Сьюзен Коллинз. Голодные игры

То, что я чувствую, должно принадлежать только мне.

Помни: мы безумно влюблены друг в друга. Если вдруг захочешь поцеловать меня, не стесняйся.

— Ты умеешь убивать.
— Не людей!
— Думаешь, есть разница? — мрачно спрашивает Гейл.
Самое страшное — разницы никакой нет, нужно всего лишь забыть, что они люди.

... нельзя забыть того, кто был твоей последней надеждой.

Знаешь, ты могла бы прожить сотню жизней и все равно не заслужить его.

Добрые люди норовят проникнуть тебе в самое сердце.

Переоценивать противника подчас не менее опасно, чем недооценивать.

Какая бы ни была правда, на хлеб её не намажешь.

Мое внимание привлекла еда. Булочки и яблоко целы, а вот сыра определенно стало меньше.
— И ты ел без меня!
Собственно говоря, мне все равно, просто ищу к чему придраться.
— Ел? Нет, ничего я не ел.
— В таком случае сыр съело яблоко.

– Значит, с пяти лет ты совсем не обращал внимания на других девочек?
– Ничего подобного. Я обращал внимание на всех девочек. Просто для меня ты всегда была самой лучшей.

Нельзя выказать слабость. Иначе помощи не жди. Жалким видом никого не удивишь. А вот стойкость часто вызывает восхищение.

Мы – непостоянные, глупые существа с плохими воспоминаниями и большим даром самоуничтожения.

— У тебя... очень хорошая память, — говорю я, запинаясь.
— Я помню все, что связано с тобой, — отвечает Пит, убирая мне за ухо выбившуюся прядь. — Это ты никогда не обращала на меня внимания.
— Зато теперь обращаю.
— Ну, здесь-то у меня мало конкурентов. Мне снова хочется невозможного: спрятаться ото всех, закрыть ставни. Под ухом прямо-таки слышу шипение Хеймитча: «Скажи это! Скажи!» Я сглатываю комок в горле и произношу:
— У тебя везде мало конкурентов.

Нельзя назвать предателем того, кому ты и так никогда не доверял.