Уолт Уитмен — цитаты из книг автора

Я выберу свой путь,
Пусть другие провозглашают законы, мне нет никакого дела до законов,
Пусть другие прославляют возвышенных людей и поддерживают спокойствие, я поддерживаю только волнение и борьбу,
Я не восхваляю возвышенного человека, я противопоставляю ему просто стоящего.

(Кто вы и в чем постыдная тайна вашей жизни?
Неужели вы будете всю жизнь уклоняться? надрываться и трепаться всю жизнь?
Кто вы, сыплющие наизусть вызубренными датами и цитатами, именами и страницами,—
Вы, слова не умеющие сказать в простоте?)

Пусть другие отделывают свои образцы, я никогда не отделываю свои образцы,
Я творю их по неистощимым законам, как сама Природа, всегда наново и набело.

Я ничего не вменяю в обязанность,
То, что другие вменяют в обязанность, я называю влеченьями жизни
(Неужели я стану сердцу вменять в обязанность биться?).

Пусть другие избавляются от вопросов, я не избавлюсь ни от чего, я ставлю новые неразрешимые вопросы.
Кто эти существа, которых я вижу и осязаю, и в чем их цель?
В чем цель этих похожих на меня, так притягивающих к себе своим участием или безразличием?

Я призываю всех не доверять тому, что говорят обо мне друзья, но прислушаться к моим врагам, ибо так поступал и я,
Я наказываю на вечные времена отвергать истолковывающих меня, ибо я и сам не умею истолковывать себя,
Я наказываю не строить на мне ни теорий, ни школ,
Я наказываю предоставить свободу каждому, как я предоставлял каждому свободу.

За мною — просека лет!
О, я вижу: жизнь вовсе не коротка, она велика и неизмерима,
Отныне я буду ступать по земле сдержанно и целомудренно, терпеливый сеятель, встающий на рассвете,
Каждый час — это семя веков и веков.

Я должен упорно следовать этим урокам воздуха, воды и земли,
Я сознаю, что времени терять мне нельзя.

Все ближе время, и все угрюмее сумрак,
Ужас того, что мне неизвестно, мрачит меня.

Я еще поброжу,
Я еще поезжу по этой стране, но не знаю, где и как долго,
Может быть, скоро, средь бела дня или ночью, когда я пою, мой голос внезапно умолкнет.

О, книга! О, песни! или это и весь наш итог?
Или мы лишь приходим к началу себя? — но и этого довольно, душа;
Душа, мы поистине были на свете — и этого довольно.

Так я иду! (Открыты двери времени! Двери лазарета открыты!)
Разбитую голову бинтую (не срывай, обезумев, повязки!),
Осматриваю шею кавалериста, пробитую пулей навылет;
Вместо дыханья — хрип, глаза уже остекленели, но борется жизнь упорно.
(Явись, желанная смерть! Внемли, о прекрасная смерть! Сжалься, приди скорей.)

С обрубка ампутированной руки
Я снимаю корпию, счищаю сгустки, смываю гной и кровь;
Солдат откинул в сторону голову на подушке,
Лицо его бледно, глаза закрыты (он боится взглянуть на кровавый обрубок,
Он еще не видел его).

Перевязываю глубокую рану в боку,
Еще день, другой — и конец, видите, как тело обмякло, ослабло,
А лицо стало иссиня-желтым.

Бинтую пробитое плечо, простреленную ногу,
Очищаю гнилую, ползучую, гангренозную рану,
Помощник мой рядом стоит, держа поднос и ведерко.

Но я не теряюсь, не отступаю,
Бедро и колено раздроблены, раненье в брюшину.
Все раны я перевязываю спокойно (а в груди моей полыхает пожар).

Камерадо, это—не книга.
Кто прикасается к ней, дотрагивается до человека
(Что сейчас—ночь? мы вместе и никого вокруг?),
Это — я, и ты держишь в объятьях меня, а я обнимаю тебя,
Я выпрыгиваю со страниц прямо в твои объятья—смерть призывает меня.

О, как усыпляют меня твои пальцы,
Дыханье твое освежает, подобно росе, твой пульс усмиряет тимпаны моих ушей,
Я чувствую, что исчезаю, от головы до кончиков пальцев,
О, как прекрасно, довольно!

Довольно, о дело, построенное на экспромте и тайне,
Довольно, о зыбкое настоящее, довольно, о прошлое, с подведенным итогом.

Мой друг, кто бы ты ни был, прими от меня поцелуй,
Я дарю его только тебе, не забывай меня,
Я ощущаю себя человеком, который решил отдохнуть после целого дня трудов,
Я выбираю сейчас из множества преображений одно, из множества аватар
Одну — восхождение в горние выси, другие преображения, конечно же, еще впереди.
Незнакомый мир, реальнее, чем я его мыслил, вполне ощутимый, мечет в меня пробуждающие лучи. До свиданья!
Запомни мои слова, я могу возвратиться,
Я люблю тебя, я расстаюсь с вещным миром,
Я словно разъят на части, торжествующий, мертвый.

Жалобы и рабья покорность — в одной упаковке с аптечным порошком для больных, условности — для дальней родни,
Я ношу мою шляпу, как вздумаю, и в комнате и на улице.
<...>
Я таков, каков я есть, и не жалуюсь;
Если об этом не знает никто во вселенной, я доволен,
Если знают все до одного, я доволен.

Та вселенная, которая знает об этом, для меня она больше всех, и эта вселенная — Я,
И добьюсь ли я победы сегодня, или через десять тысяч, или через десять миллионов лет,
Я спокойно приму ее сегодня, и так же спокойно я могу подождать.

Я верю, что из этих комьев земли выйдут и любовники и светила.
И что святая святых есть тело мужское и женское,
Что цвет и вершина всей жизни — то чувство, какое они питают друг к другу,
Что они должны излить это чувство на всех, покуда оно не станет всесветным,
Покуда мы все до единого не станем в такой же мере дороги и милы друг для друга.

Я думаю, я мог бы жить с животными, они так спокойны и замкнуты в себе,
Я стою и смотрю на них долго-долго.

Они не скорбят, не жалуются на свой злополучный удел,
Они не плачут бессонными ночами о своих грехах,
Они не изводят меня, обсуждая свой долг перед богом,
Разочарованных нет между ними, нет одержимых бессмысленной страстью к стяжанию,
Никто ни перед кем не преклоняет коленей, не чтит подобных себе, тех, что жили за тысячу лет;
И нет между ними почтенных, и нет на целой земле горемык.