Валентин Пикуль. Фаворит

Вот за что я люблю историю!
<...>
Человек, проживший век без знания ее, обладает опытом лишь одного поколения, иначе говоря, опытом своей краткой жизни. Человек же, знающий историю, суммирует в себе опыт множества поколений…

Нельзя ставить памятники при жизни человека. Пусть он помрет сначала, никак не менее тридцати лет должно миновать, чтобы страсти поутихли, чтобы свидетели дел повымерли, — лишь тогда истина обнаружится и поймут люди, достойна ли я места в истории государственной… Тогда уж и ставьте, черт с вами!

Преодолевать трудности  — не в этом ли смысл жизни?

Человеческая порода слаба. Каждый желает богатеть, ни черта не делая. Нет уж! В моё царствование ни ломбардов, ни лотерей не будет.

Весть о падении Бастилии вызвала в русском народе всеобщее ликование, будто не парижане разрушили Бастилию, а сами русские по кирпичику разнесли Петропавловскую крепость.

Государство, не имеющее картинной галереи, это не государство, а жалкая деревушка!

Павел, мучимый давним недовольством, утешался мыслями о своем превосходстве над матерью, которой однажды и сознался:
— Я внутренне чувствую, что все меня любят.
— Хуже быть того не может,  — отвечала мать.  — Очень опасное заблуждение думать, что ты всеми любим. Готовьтесь, сын мой, выносить и всеобщую ненависть...

Большинство,  — согласилась Екатерина,  — и неспособно породить истину. Большинство не истину, а лишь желание большинства показывает.

Петр стащил Екатерину с постели, босую подвел к комоду, который они сообща и отодвинули от стенки. Здесь Петр прятал кукол!
— Давай, — предложил он жене, — мы с тобой поиграем...
В эту брачную ночь, играя с Петром в куклы, Екатерина твердо осознала, что мужа у неё нет и не будет. Но даже в глубокой старости острой болью отзывались её слова: «По себе ведаю, какое это несчастье для женщины иметь мужа-ребенка...»

Я достаточно пожил в России — здесь трудно жить, но дышится легче, чем в Европе...

Если отнять у людей надежду на возвышение, то руки у всех на Руси отсохнут и никто ничего делать не станет. А держава одной аристократией сильна не будет...

Уничтожить бюрократию стало теперь невозможно, ибо уничтожение её придется поручить тем же самым бюрократам. Но, даже уничтожив старую бюрократию, они тут же породят новую, ещё более прожорливую, более выносливую и живучую... Так не лучше ли нам это гадючье логово и не трогать?

Но помни, что имеешь дело с живыми людьми, а люди  — не бумага, которую и скомкать можно. Человека же, если скомкаешь, никаким утюгом не разгладишь...

Я по себе знаю, — сказал султан, — что если женщине чего-либо захочется, то помешать невозможно. Она успокоится лишь в том случае, если её зашьют в мешок и бросят в воды Босфора. Но я уверен, что пока мешок не коснется далекого дна, женщина ещё волнуется, — как бы ей утолить свои вожделения!