Юкио Мисима — цитаты из книг автора

Простота — наивысшая точка соприкосновения жизни и искусства. Тот, кто презрительно относится к простоте, вызывает только жалость — ибо тем самым он признает свое поражение. Если человек боится простоты, значит, он далек от зрелости.

Прекращай своё нытьё! Хватит уже! Если ты собралась продать свою жизнь, действуй. Кто мешает? Но моя жизнь — это моё дело. Захочу её продать — продам. Но когда кто-то хочет мне что-то навязать, да ещё пытается отравить, это уж извини! Не на такого напала!

Теперь несколько слов специально для вас, господин посол. Не надо усложнять. И жизнь, и политика гораздо проще, чем вы предполагаете. Конечно, я понимаю, что, наверное, относился бы к жизни иначе, если бы не был готов умереть в любое время. Именно желание жить всё усложняет и запутывает.

Что бы мы ни думали, как бы ни чувствовали, чего бы ни желали — все это нисколько не повлияет на ход истории.

— ... Если через сто лет история примет именно те формы, о которых ты мечтал, назовёшь ли ты это сотворением?
— Конечно, это сотворение.
— А чьё?
— Твоей воли.
— Я не шучу. Меня в это время уже не будет. Я ведь уже говорил. Это свершится без всякого моего участия.
— А таком случае нельзя ли считать это волей истории?
— А есть ли у истории воля? Олицетворение истории всегда опасно. Я думаю, что у истории нет воли и она никак не связана с моей волей. И этот результат, определённый не волей некоего субъекта, решительно нельзя назвать сотворением. Доказательством чему служит тот факт, что сотворенное якобы историей в следующий миг сразу начинает разрушаться.

Он, как реющий по ветру флаг, жил только своими ощущениями и игнорировал естественный порядок вещей.

Любовные страдания должны были бы быть яркими, многокрасочными, но в его маленькой мастерской были нитки сплошь одного цвета — чисто-белого.

Наверное, у меня с рождения по жилам течёт не кровь, а чувства.

Киёаки размышлял о морских приливах, смене времен года, о том, что и он скоро состарится, и неожиданно у него перехватило дыхание. Его никогда не прельщала мудрость старости. Вот бы умереть молодым... И по возможности без страданий. Утонченной смертью, чтобы она выглядела так, будто яркое шёлковое кимоно, сброшенное с плеч на стол, вдруг соскользнуло на тёмный пол.

Хочу я или не хочу, но уже с завтрашнего дня начинается та самая «обычная жизнь», в возможность которой я столь долго отказывался верить. Обычная жизнь – от одного этого словосочетания меня бросило в дрожь.

<...> я трясся в вагоне и думал только об одном – как бы сбежать от любви, которую взрастил собственными руками.

Никогда еще пристрастие людей к поглощению пищи не казалось мне таким нелепым. Я потер глаза. Диагноз был ясен: моя реакция означала, что я начисто утратил всякое желание жить.