— Неужели ты не понимаешь, что ты единственная святая в этом цирке?
— Да, пожалуй...
Если решишь уйти на покой -
Вдруг раньше, чем я — постой.
Сквозь дрожащие пятна березы,
Сквозь все то, чем я смолоду жил,
Дорогими слепыми глазами,
Не смотри на меня, пожалей.
Но зато, о Россия, сквозь слезы,
Сквозь траву двух несмежных могил,
Сквозь дрожащие пятна березы,
Сквозь все то, чем я смолоду жил,
Дорогими слепыми глазами,
Не смотри на меня, пожалей,
Не ищи в этой угольной яме,
Не нащупывай жизни моей!
Ибо годы прошли и столетья,
И за горе, за муку, за стыд, —
Поздно, поздно! — никто не ответит,
И душа никому не простит.
Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
От слепых наплываний твоих.
Тот, кто вольно отчизну покинул,
Волен выть на вершинах о ней,
Но теперь я спустился в долину,
И теперь приближаться не смей.
Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
От слепых наплываний твоих.
Тот, кто вольно отчизну покинул,
Волен выть на вершинах о ней,
Но теперь я спустился в долину,
И теперь приближаться не смей.
Навсегда я готов затаиться,
И без имени жить.
Я готов, чтоб с тобой,
И во снах не сходиться,
Отказаться от всяческих снов;
Обескровить себя, искалечить,
Не касаться любимейших книг,
Променять на любое наречье,
Всё, что есть у меня, —
Мой язык.
Стих «К Росиии» 1939 год.
По-русски «мама», по-грузински «нана»,
А по-аварски – ласково «баба».
Из тысяч слов земли и океана
У этого – особая судьба.
Став первым словом в год наш колыбельный,
Оно порой входило в дымный круг
И на устах солдата в час смертельный
Последним зовом становилось вдруг.
Босфор темнеет медленно, не сразу,
Ещё закат над морем не погас.
Измученную Турцию к намазу
Уже вечерний призывает час.
Прощай, Стамбул с мечетью Сулеймана,
Увенчанною тонкою резьбой.
Прощай, ладонь, перед дворцом султана
К прохожим обращённая с мольбой.
Прощай, прощай, картёжник забубенный,
В кофейне ты весь вечер допоздна
Пытаешь счастье за сукном зелёным,
А Турция вздыхает у окна.
— Как быстро мы с ними распрощались. Прямо как тогда с Зайном.
— Или с Крафтом.
— Это чтобы не было стыдно, когда встретимся с ними вновь.
— О, я такой маленький!
— Да, но ты очень много значишь.
— Пусть свершится моя судьба.
— Не будь дурой!
— Гордишься тем, что воспитал такого невероятного зануду?
— Ключевое слово «невероятного». Так что горжусь.
— Линетт, у тебя — обострённое чувство справедливости. И ты готова подкрепить его действием. Это восхищает.
— А знаешь, что меня восхищает? Ты говоришь мне комплименты, а не «Естественно, я же говорил».