— Вы совершили ошибку, комиссар, и ввели в заблуждение журналистов. Это досадная ошибка. Да, у господина Микачи была бурная молодость, он торговал сигаретами в Танжере, затем — игорный бизнес в Ницце, где он стал жертвой войны игорных домов.
— Но наркотики никогда его не интересовали, так ведь?
— Это видно из его досье. И поэтому было бы очень желательно в дальнейшем избегать подобных ошибок. В противном случае, будет меньше одним начальником отдела и больше одним участковым комиссаром, который ловит воришек и потаскух.
— Или комиссара не будет вовсе?
— Или комиссара не будет вовсе.
— Дорогой мэтр! Я не ошибся и не ввел в заблуждение журналистов, доказательства я представлю. Ваш клиент — большая скотина, это видно из его досье. Так что бурную молодость в Ницце есть шанс компенсировать полным покоем в Центральной тюрьме. Срок — двадцать лет!
— Я понимаю, тебе пришлось не сладко: три приемных семьи за три года, ранение, самоубийство опекунши...
— А ваша клиентка не говорила о своей роли в этих событиях?
— Господин Зайберт, скажите, 1200 солдат Бундесвера сейчас ведут вооружённую борьбу против ИГИЛ в Сирии, не правда ли?
— Не в Сирии. Самое большое — мы летаем над ней на «Торнадо».
— И вы ничего там не роняете?
— Самое большое — мы говорим другим, где они могли бы это уронить.
— Я правильно понимаю, господин Зайберт, Бундесвер вовсе не участвует активно в нападении?
— Верно. Они заправляют другие самолёты и передают информацию. Это не нападение. Больше похоже на вооружённую стоянку на трассе.
— То есть поддержка не военная, а больше санитарная?
— Именно так!
— Я не могла принимать анальгетики. У меня дети, а от них клонит в сон. <...>
— Вам бывший муж помогает?
— Который?
Иной раз по утрам я подвергал себя строжайшему суду своей совести и приходил к заключению, что главная моя вина в презрении к людям. И больше всего я презирал тех, кому помогал чаще других.
— Ты знаешь, что бывает, когда перестаешь брать то, что дают?
— Что?
— Тебе дают больше.
— К вашим услугам.
— Чего тебе надо? — спросил адвокат. — Опять пришёл некстати.
— Но меня как будто звали? — спросил Блок не столько у адвоката, сколько у себя самого, и, вытянув руки, словно для защиты, уже приготовился бежать.
— Да, звали, — сказал адвокат. — И всё равно ты пришёл некстати. — И, помолчав, добавил: — Ты всегда приходишь некстати.
Я был погребен под грудами мертвецов, а ныне я погребен под грудами бумаг, судебных дел; я раздавлен живыми людьми, целым обществом, которое жаждет вновь упрятать меня в могилу.
Ты же знаешь, что вокруг всякого дела создается столько разных мнений, что невозможно разобраться.
Нельзя отрицать, что по крайней мере в настоящий момент с судьями у нас слабовато.
Я возвестил, что скоро выпущу манифест, в котором разоблачу угнетенных, доказав, что они угнетают порядочных людей.