В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать.
Пушкин знал стихи Туманского и Дельвига о пичках, выпущенных на волю и написал свою «Птичку» с тем же количеством строк.
И взор я бросил на людей.
Увидел их — надменных, низких,
Жестоких, ветреных друзей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Письмо А.И. Тургеневу 16 января 1837 г.
1813, К Наталье
Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь
И без надежд и без желаний.
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний.
Несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными. Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве.
1818
Самое глупое ругательство получает вес от волшебного влияния типографии. Нам всё еще печатный лист кажется святым. Мы всё думаем: как это может быть глупо или несправедливо? ведь это напечатано!
Опровержение на критики, 1830
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
Благословен же будь отныне
Судьбою вверенный мне дар.
Доселе в жизненной пустыне,
Во мне питая сердца жар,
Мне навлекал одно гоненье,
Иль лицемерную хулу,
Иль клевету, иль заточенье
И редко хладную хвалу.
1828
Общественная безопасность ничем у нас не обеспечена! Справедливость — в руках самоуправцев. Над честью и спокойствием семейств издеваются негодяи! Никто не уверен ни в своем достатке, ни в свободе, ни в жизни. Судьба каждого висит на волоске, ибо судьбою управляет не закон, а фантазия любого чиновника.
Том второй, глава девятая; Москва, издательство "Правда", 1988
Если бы я мог еще верить в счастье, я бы искал его в монотонности житейских привычек.
Пушкин любил повторять эти слова французского мыслителя Шатобриана.