Берен – цитаты персонажа

— Самые красивые звёзды, — тихо сказал Берен — зимней ночью в горах. Если лечь на спину, в густой снег... то кажется, что летишь. Плывёшь без движения, без звука в чёрном небе, и только звёзды кругом...

Я большой трус. Я так боюсь боли, что иду к ней навстречу. Я так боюсь стыда, что спешу осудить себя прежде, чем меня осудит кто-то, кого я... почитаю. Я так боюсь любого выбора, что выбираю для себя самое плохое — лишь бы точно знать, что хуже не будет и быть не могло.

Забавная штука: свободный человек по своей воле наваливает на себя порой столько, сколько раба не заставишь тащить ни кнутом, ни угрозой смерти.

— Нам всё равно не быть вместе, так лучше уж расстаться сразу.
— Изумительное рассуждение! Люди всё равно умирают — так лучше уж их топить в колодцах сразу при рождении.

Одна сила нужна, чтобы поднять меч, другая — чтобы встретить его, не дрогнув.

Мудрость делает или очень слабым, или очень сильным. Мудрый тем и отличается от просто умного, что его ум не холоден, он соизмеряет решения с сердцем и совестью. И, принимая то либо иное решение, мудрый видит, что ничего нельзя сделать так, чтобы кому-то не повредить и не ранить тем свою совесть. Значит, быть мудрым и действовать — это постоянно страдать, и идти на это с открытыми глазами, а на такое способен только сильный.

— На самом деле воина делает не умение владеть оружием или ездить верхом.
— А что же?
— Воин готов положить за других свою душу. Он многое ценит превыше жизни.

— Беда не в том, что она хочет нас предать, — проговорил он. — Если бы оно было так, я бы знал, что с ней сделать. Беда в том, что она сама не знает, чего хочет. Про иных людей говорят: «душа из воска», но воск все-таки застывает, у этой же что ни минута, то в новую сторону лежит душа. Говорит она одно, делает другое, думает третье и все это называет «быть самим собой».

Пока власть держится на силе, а не на правде, её постоянно будут оспаривать.

— А ты можешь быть жестоким, король мой, — покачал головой Берен, придя в себя.
— Нет. Я могу быть безжалостным. Есть разница между жестокостью палача и безжалостностью лекаря, отсекающего заражённую плоть.

Тот, кто воистину любит, должен страдать один.

Долгое время я... не чувствовал боли... Потому что был... мёртвым. Так было нужно, потому что... мертвец неуязвим. Я так думал. Я привык быть мёртвым. Мне не нужно было бояться за свою жизнь, думать о том, что я буду есть завтра, не схватят ли меня... Что бы ни случилось — я могу перестать двигаться, говорить, сражаться, но мертвее, чем я есть, уже не стану... Это и в самом деле страшно, госпожа Соловушка, но быть живым было ещё страшнее... Но вот случилось что-то, и я понял, что обманывал себя. Что я — живой, что я должен чувствовать боль, иначе я... Я стану хуже волколака. Мёртвые должны лежать в земле, а живые должны ходить по земле и чувствовать боль. Если ты возьмёшь её у меня, я боюсь, что опять не буду знать, живой я или мёртвый.

Кто сильно любит — тот тяжко страдает в разлуке.

— Одно дело — иметь и потерять; другое — так и не получить... Тем проще закончить, если и не начинать.
— Но ведь тот, кто имел и потерял — все же радовался, пусть и короткое время... А тот, кто из боязни потерь отказался от обладания, так и не был счастлив... Он все равно будет горевать в разлуке, и горечь его будет больше, потому что именно упущенные возможности рисуются воображению особенно заманчивыми...

Люди продадут свободу за обещание счастья.

— Так ты, Менельдур, полагаешь, что человек или эльф способен летать как птица? — спросил Берен.
— О, нет. Это было бы невозможно, да и просто глупо. Я думаю, что человек или эльф должны летать как человек или эльф.
— Это как? — заломил бровь Берен. — Я, к примеру, один раз летал как человек. Это было недолго и под конец больно, а если бы не сугроб внизу, я бы вообще вам об этом не рассказывал.