Жизнь — это всего лишь путь к смерти. Когда в полной мере осознаёшь это, перестаёшь дёргаться, перестаёшь цепляться за свою жизнь. Мы все с рождения являемся рабами смерти и нет смысла от неё прятаться — она всех и везде найдёт. Более того, она ходит с нами под ручку и от этого страшно, но в тоже время испытываешь огромное облегчение.
– Ты вроде собирался мне сердце выжечь.
– О да, это проблема. Последняя проблема. Ты уже понял ее суть? В чем последняя проблема? А я ведь уже говорил. Вопрос: слушал ли ты? Тебе всегда так трудно сказать «я не знаю».
– Я не знаю.
– Это умно. Очень чертовски умно. К слову об уме. Ты уже сказал своим дружкам?
– Что именно?
– Почему я совершил столько взломов и ничего не взял?
– Нет.
– Но ты понимаешь?
– Несомненно.
– Тогда скажи.
– Хочешь, чтобы я сказал, что ты знаешь?
– Хочу, чтобы ты доказал, что знаешь это.
– Ты ничего не взял, потому что тебе это не нужно.
– Отлично.
– Тебе уже никогда не понадобится что-то брать.
– Поскольку?...
– Поскольку ничто в Английском банке, в Тауэре и в Пентенвиле не может превзойти ценности ключа, который тебя туда впустил.
– Я любую дверь могу отворить с помощью нескольких строк компьютерного кода. Он открыл для меня все банковские счета. Для меня секретность уже не существует. Я знаю все секреты, ядерные коды. Я могу взорвать страны НАТО в алфавитном порядке. В мире замков обладатель ключа — король. О как жаль, что ты не видел меня на троне!
– И ты объявил об этом на суде, продемонстрировал миру, на что способен.
– С твоей помощью. Куча клиентов, бесконтрольное правительство, разведывательные сети, ячейки террористов. Куда без меня? Я теперь мистер Секс.
– Ты вхож в любой банк. Для чего тебе нужен этот список?
– Хочу посмотреть, как они за меня борются. «Он любит меня больше!» Они порой так милы, эти людишки, правда? Ну ты знаешь. У тебя же есть Джон. Я, пожалуй, тоже сожителя заведу.
– Зачем ты все это делаешь?
– Может, ради забавы.
– Тебе не особо нужны власть или деньги. Так для чего это все?
– Я хочу решить проблему. Нашу проблему. Последнюю проблему. Осталось совсем недолго, Шерлок — до падения. Но ты не бойся. Падение подобно полету, только немного ближе конечная цель.
– Никогда не любил загадки.
– Научись. Падение будет, Шерлок. Я. Твой. Должник.
– Обычно стучатся. Хотя ты вряд ли себя считаешь обычным. Чайник только закипел.
– Иоганн Себастьян ужаснулся бы. Можно?
– Пожалуйста.
– Знаешь, Бах, лежа на смертном одре, слушал, как его сын играет на пианино одну из его пьес. И вдруг мальчик прервался, не закончив.
– И тогда умирающий вскочил, подбежал к пианино и доиграл.
– Не выносил незаконченных мелодий.
– Как и ты. Почему и пришел.
– Скажи мне честно, ты ведь немного рад.
– Приговору?
– Мне. Тому, что я на свободе. Не бывает сказок, где нет старого доброго злодея. Я тебе нужен. Иначе ты никто. Потому что мы похожи, ты и я. Только тебе скучно. Ты на стороне ангелов.
– Ты, конечно, до присяжных добрался.
– Я пролез в Тауэр. Неужели не смог бы в двенадцать гостиничных номеров?
– Кабельная сеть.
– В каждой спальне есть персонализированный телевизор.
[На экране ТВ в номере присяжной]
«Если дорожите детьми, следуйте моим указаниям».
И у каждого есть своя болевая точка — кто-то, кого он хочет защитить от беды. Все просто.
Привет, меня зовут Джим Мориарти. И это последняя из проблем.
Когда человек обретает привычку к чему-то, а обстоятельства чинят ему препятствия, человек этот нередко вступает на путь саморазрушения. Я не раз был тому свидетелем.
Желание это овладевало им и не отпускало, затягивая порой с такой силой, что он бросался в крайности, подобно тому, как утопающий в поисках спасения хватается за соломинку.
Запомни, что я скажу. Ты — хороший мальчик и сделал все правильно, за что получишь лишний соверен. Я забочусь о своих людях и всегда награждаю тех, кто служит мне верно.
Мориарти знал, как добиваться от людей преданности. Вот и теперь, проявив показную заботу и потратив несколько слов, он приобрел еще одну душу.
— Ты дрожишь. — Кейт положила руку ей на плечо. — Не надо, Фан, все будет хорошо. Беспокоиться не о чем.
— Знаю. Я просто боюсь.
— Такие места существуют, и тебе будет невредно посмотреть, как оно там, изнутри.
— Только бы…
— Только бы тебя там не оставили, да, милая?
— Да, меня это очень беспокоит.
Барт рассмеялся.
— Ты сама себя пугаешь. Не бойся, Фан, тебя никто там не оставит. Кого-то другого — да, но только не такую милую девочку.
Кейт обняла ее за плечи.
— Это совесть тебя мучает, вот что. Не иначе как в этой красивой головке прячется какой-то темный секрет.
— У нашей Фан только один темный секрет — Пип Пейджет, — усмехнулся Барт. — Поэтому бедняжка и чувствует себя виноватой по ночам.
Улыбка Мориарти придавала лицу то странное и редкое выражение, которое свидетельствует о крайней степени человеческой развращенности. Нынешние психиатры имеют для него с десяток наименований, но тогда, в 1894-м, Зигмунд Фрейд еще только брел — во мраке, на ощупь — к постижению природы психического расстройства, а такие понятия, как психология преступника или судебная психология, просто-напросто не существовали.
— Что вам от меня нужно?
— Вы хотели забрать у меня мою организацию. Теперь я заберу у вас вашу. Вы не оставили мне выбора, потому что, благодаря вам, мне в Англии больше делать нечего. Поэтому мне нужны имена всех ваших подельников в Америке, всех, с кем вы работали… уличных преступников, их хозяев. Вы мне расскажете всё, что знаете о подкупленных политиках, юристах, судьях, журналистах, полицейских — и об агентстве Пинкертона. Англия для меня на некоторое время закрыта, а вот Америка — нет. Новый свет! Моё возрождение произойдёт именно там. Нам предстоит долгий путь. К его завершению вы расскажете всё, что мне надо знать.
— Вы просто… дьявол!
— Нет. Всего лишь преступник. Раньше мне казалось, что это — разные вещи… Пока я не встретил вас.
Полагаю, под конец он о чём-то догадался — не кем я был, а, скорее, кем я не был. Всё это время он чувствовал — что-то здесь не так. Но что именно, он никак не мог понять. Его жена была права. Он считал себя умнее, чем был на самом деле, что и привело его к гибели. По иронии судьбы, умнее из двоих была как раз она — ведь она не доверяла мне с минуты нашего знакомства, а в самом конце высказала свои подозрения вслух. Мне жаль её, жаль её дочь — но какой у меня был выбор? Джонс должен был умереть. Я нажал на спусковой крючок, хотя сожалею об этом но сей день. Лучше бы всё кончилось по-другому.
Это был хороший человек. Я им восхищался. И хотя мне пришлось его застрелить, я всегда буду думать о нём, как о моём друге.
Казалось бы, у нас с Джонсом общая цель, но наши интересы были диаметрально противоположны. Он расспрашивал о преступлениях из недавнего прошлого. Я же готовил преступление на самое ближайшее будущее.