Бывало, я завидовал этим подросткам, их свободе, даже если они жили на шее у родителей или на подачки. Они могут позволить себе походить на помесь райской птицы и ходячего трупа. Могут плевать на тротуар, нагло торчать, где их не хотят видеть, хамить туристам, которые пялятся на них. Они могут быть у всех на виду, бросаться в глаза. Им нет нужды сливаться с толпой, нет и желания.
Передо мной не было никаких жизненных перспектив, только небольшая сумма на счету и неутолимый аппетит убивать юношей. Оказалось, мне этого вполне достаточно, чтобы прожить оставшиеся месяцы.
Я вдруг понял, что у меня талант покидать мрачные места.
Хотелось надеяться, что я найду такой уголок, где захочется остаться.
Я дал юноше-греку билет. Он коснулся пальцем моей руки, когда отдавал его обратно, и на мгновение мне страшно захотелось перерезать ему горло.
Я избегал больших сборищ, потому что там всегда кто-нибудь окажется рядом, когда хочешь уйти незамеченным.
Я слишком спокоен, слишком замкнут. Ни к кому не подсаживаюсь. У меня так всегда. Мои собеседники сами подходят, усмотрев во мне то, что им нужно.
Я жил, ощущая себя представителем иного рода, не человеческого.
Все, кого я любил, давно умерли. <...> На свете не осталось ничего, чему мне захотелось бы научиться, не существовало веселья, которым я мог бы насладиться.
Я никогда не сомневался, что в организме последним умирает эго. Я видел последнюю искру беспомощности в глазах моих мальчиков, когда они осознавали, что уходят в мир иной: как такое могло случиться с ними? А что же такое душа, если не та частица эго, которая не способна поверить, что ее вытолкнуло собственное предательское тело?
– Что они делают с органами после вскрытия? – спросил я, чтобы поддержать разговор и из искреннего любопытства.
– Забрасывают обратно как попало и зашивают. О, а мозг оставляют для исследований. В особенности если это мозг убийцы. Могу поспорить, для вас тоже припасен сосуд со спиртом, господин Комптон.
На суде меня назвали некрофилом, не подумав о древних корнях этого слова, о его глубинном значении. Я был другом мертвых, возлюбленным мертвых. И прежде всего я был другом самому себе и любил самого себя.
Неверно сказать, что мне доставляло удовольствие рассекать их на кусочки. Я не испытывал радости от увечий и расчленения, тогда еще нет, а нравился мне тихий шепот лезвия. Меня устраивали мои юноши в первозданной форме: большие мертвые куклы с двумя красными плачущими ртами вместо одного. Я держал их у себя почти неделю, пока по квартире не начинал распространяться запах. Кругом стояло благовоние смерти. Словно в вазе слишком долго держали цветы. Терпкий сладкий аромат застревал в ноздрях и добирался до гортани с каждым вдохом.
«Ты выглядишь как подозрительный гомик, залитый кровью», – сказал я обезглавленному трупу, но юный мистер Белая Англия уже ничего не мог ответить в свою защиту.
Находясь в тюрьме, я знал: если меня выпустят, я продолжу убивать. А ещё я знал, что меня никогда не выпустят.
- 1
- 2