Человеческая память — несовершенный инструмент, к тому же люди склонны делить события своей жизни на «важные» и «несущественные»; несущественные, как правило, опускают, а они и есть правда, её живая плоть, упустишь одну-единственную мелочь, и подлинности как не бывало. Поэтому история — не более наука, чем художественная литература, я всегда это говорил.
Это был Адский-Уборщик-из-Тьмы. Ходит по домам, прикидывается сантехником, ищет беззащитных, доверчивых женщин. Как найдёт такую — свяжет по рукам и ногам и ну чистоту в квартире наводить. Бедняжка стонет, просит пощадить, оставить хоть немного пыли по углам. Но Адский Уборщик неумолим...
Пожалуйста, Господи, никаких соседей, будь человеком, очень Тебя прошу.
— А вот что нам надо сделать не отходя от кассы, так это изменить твой облик до полной неузнаваемости... Я из тебя такую финскую туристку сделаю...
— Финскую туристку? Но...
— Никаких «но». Прислушайся к мнению специалиста. Финская туристка — это самое то. Я тебе такие сиськи по знакомству устрою, что носа никто не заметит. А это в твоём случае самое главное.
— Каким образом сиськи могут прикрыть нос? Я не знаю чего-то важного о женской физиологии?
— Ты не знаешь чего-то важного о человеческом внимании.
...
— Хорошо. Но всё-таки почему именно туристка, а не турист?
— Да потому что у мужиков не бывает сисек, балда! А другого способа отвлечь внимание от твоего носа не существует!
Жизнь вдруг снова стала казаться мне чертовски увлекательной; что же касается отсутствия в ней какого бы то ни было смысла, я не то чтобы изменил свою позицию по этому вопросу, просто он перестал меня волновать. Пока процесс интересен, вполне можно обойтись без дополнительного смысла. Что и требовалось — не доказать, а почувствовать.
— А такие роскошные мешки под глазами откуда?
— Как — откуда? Их на границе выдают всем, кто заснул под утро. А я, сам понимаешь, в первых рядах, все мешки мои.
Вот за что я люблю поезда — иногда здесь можно стать Тем-Кто-Смотрит, и больше никем.
Я из тех бесхитростных людей, которые могут искренне сказать: «Вот это кино (или книга, или песенка) — про меня». Мой случай ещё проще, вся правда про меня изложена в одном-единственном коротком эпизоде из «Blade Runner» — когда репликант Рутгер Хауэр за минуту до завершения работы программы сидит на крыше, рассказывает о том, что видели его прекрасные глаза, и сокрушается, что все эти невероятные вещи канут в Лету вместе с ним. Он держит в руках белую птицу, голубя, и общий контекст такой, что теперь, в конце пути, любая жизнь кажется ему величайшей ценностью.
Репликант Рутгер Хауэр, чего уж там, эффектный блондин, а я нет, но этим разница исчерпывается. Я всю жизнь сижу на этой долбанной крыше за минуту до смерти, потом что по мои внутренним часам и сто, и тысяча лет — это тоже минута, даже меньше, это практически «вот прямо сейчас». Все «вот прямо сейчас». И только в Германии, в любом из её ухоженных мухосрансков, я ощущаю себя тем самым голубем, которого держат в руках и никогда не убьют. И знал бы кто, какое это немыслимое счастье, пасхальные каникулы в аду, бархатная подушечка для сидящего на лезвии бритвы, отпуск за счет Небесной канцелярии, спасибо, аминь.
Число писателей скоро сравняется с числом читателей, слов, размноженных типографским способом, становится все больше, а ведь некоторые еще в интернет свою писанину выкладывают, страшно вообразить.
Поначалу я в восторге от любого автомобиля, просто потому, что он новый, а через неделю надоест; мне быстро все надоедает, и знал бы кто, как я сам себе надоел за тридцать лет и три года.
- 1
- 2