— Простите, я опять о своём, но мне дико интересно про уши. Вас правда штырит? То есть если уши покраснели, значит вы возбуждены?
— Да, это так. А ещё, бывает, просыпаюсь утром, а уши набухли.
Филипп парализован ниже шеи и удовольствие получает только через уши.
Боль иногда уходит, но мысли-то остаются.
Дрисс сделал Филиппу усики Гитлера
— Это из «Тома и Джерри», да?
— «Том и Джерри». Какой болван! Помогите, это ведь шедевр!
Играет музыка Николая Римского-Корсакова «Полет шмеля».
Может быть, я наивен, но, надеюсь, во мне есть ещё что-то хорошее, кроме банковского счета.
— Это что было?
— О, ерунда — дыра в фюзеляже. Теперь никому из нас не спастись.
— Так, Филипп, если что-то не так — скажите!
— Рад был познакомиться...
Самолет попал в турбулентность.
Филипп и Дрисс в опере. Свою партию мужчина исполняет в костюме дерева на немецком языке.
— Парни с улицы не знают жалости.
— В этом все и дело. Я не хочу, чтобы меня жалели.
О выборе Дрисса на место сиделки.
Я как замороженный стейк, который бросают в кипящее масло: ничего не чувствую, но всё равно мне плохо.
— А вам знаком Шуберт, Шопен, Берлиоз?
— Знаком ли мне Берлиоз? Удивительно, что вам знаком Берлиоз.
— Я по нему специалист.
— Да ладно, кого вы там знаете? Из какого дома?
— Что значит из какого дома? Нет, послушайте, это сейчас Берлиоз — район Парижа, а в 19 веке он был композитором, писателем и критиком.
— Пятьдесят три кило.
— Пятьдесят три? Нормально, если рост не метр.
