— Ну для начала, я тут подумала...
— Да ты что?!
— А так вообще можно?
— Нельзя, но он сделал.
— И ты пришла чтобы что? Просить, чтобы я... умер?
— Я пришла выпить.
— О! Наконец-то вопрос по моей части.
Забудьте всё, что вы якобы знали о Голодных играх. Всё, что было раньше — детский сад.
— Совет напоследок?
— Попытайся выжить.
Хотите символ для своей революции? Дрессировать её невозможно, уж можете мне поверить.
Помни, кто твой настоящий враг.
Есть выжившие. Победителей нет.
— Знаешь, проживи ты хоть сотню жизней, и тогда не заслужишь такого парня, — говорит Хеэймитч.
— Куда уж мне, — цежу я. — Среди нас троих он лучший, кто бы сомневался.
— Они профи. Знаете, кто это такие?
— Из дистрикта один.
— И два.
— До 18 лет они тренируются в особой академии, потом идут в добровольцы. К этому времени они — машины-убийцы.
— Но здесь их никак не выделяют! Они живут в таких же условиях как и вы... И еще им, по-моему, не дают десерт... А вам дают!
Вы не хуже меня знаете, как управлять толпой. Если толпу нельзя запугать, толпе надо во что-то верить.
– Вы, значит, будете давать нам советы? – говорю я Хеймитчу.
– Даю прямо сейчас: останься живой, – отвечает Хеймитч и дико хохочет.
Я бросаю взгляд на Пита, прежде чем вспоминаю, что решила не иметь с ним никаких дел. С удивлением замечаю в его глазах жесткость.
– Очень смешно, – говорит он без обычного добродушия и внезапно выбивает из руки Хеймитча стакан. Тот разлетается на осколки и его содержимое течет по проходу, как кровь. – Только не для нас.
Итак, по крайней мере половина победителей поручила своим менторам завербовать тебя в союзники. Я знаю, дело не в твоей солнечной индивидуальности.