— Хорошо играть в гольф не мешает покончить с жизнью, Гастингс.
— Вы ничего не смыслите в гольфе, Пуаро!
— Ваше предназначение — быть рядом и спасать меня от непростительной ошибки.
— От какой ошибки?
— От пренебрежения очевидностью.
— Как простуда, старина?
— Вы доведете меня до сердечного приступа. Думаю, простуда вызвана поездкой на этой машине.
— Она настоящая леди и не может довести до простуды. После того, как я поставил новую прокладку, она бегает как птица!
— Птицы не бегают, Гастингс. Вам нужно было больше времени уделять урокам биологии.
– А что, наш убийца и вправду становится опасным?
– Убийца всегда опасен, – мрачно отозвался Пуаро. – Удивительно, как часто об этом забывают.
– Ладно, – устало согласился я. – Сдаюсь.
– Сдаетесь? Куда?
– Да это такое выражение. То есть я признаю себя побежденным и согласен, что полный дурак.
Колдовское очарование древнего Египта вскоре завладело мной. Но не Пуаро. Одетый точь-в-точь так же, как если бы он находился в Лондоне, он постоянно таскал с собой в кармане маленькую одежную щетку и вел нескончаемую войну с пылью, которая то и дело оседала на его костюме.
— А мои ботинки! — стонал он. — Нет, вы только взгляните, Гастингс! Мои новенькие ботинки, из тончайшей кожи, всегда такие опрятные и блестящие! Боже милостивый, внутри песок, который немилосердно трет ноги, и снаружи тоже — на них смотреть больно! И эта жара... эта ужасная жара! От нее мои усы превратились в настоящую мочалку... да-да, мочалку!
— Лучше поглядите-ка на сфинкса, — посоветовал я. — Даже я чувствую, что от него исходит очарование древней тайны.
Пуаро с досадой покосился на меня.
— Не очень-то у него счастливое выражение лица, — пробурчал он. — Да и чего еще ожидать от бедняги, когда он едва ли не по уши погрузился в этот чертов песок! Будь все проклято!
— Не падайте духом, Пуаро. Вы ведь знаете, что в своей области вы непревзойденный, профессионал.
— Да, но что новенького в этой моей области?
Я взял газету.
— Вот, например, таинственная смерть англичанина в Голландии, — сказал я.
— Газеты всегда так пишут, а потом выяснится, что он просто съел испорченную рыбу и умер по вполне естественным причинам.
— Bon Appétit, друг мой. И не бойтесь перехвалить.
— Замечательная крольчатина!... [Пуаро взглядом намекает продолжать похвалу] О! Это восхитительно! Объедение! Это самая наикрольчательнейшая крольчатина, которую я когда-либо ел!
Я решил, что если бы объектом пародии был я, то наверняка сильно обиделся бы. [...] Нужно обладать исключительным чувством юмора и великодушием, чтобы оценить такое безжалостное шаржирование.
— Правильно! Не стоит за ней бегать. Покажите свою независимость! Как женатый человек могу вам сказать, Пуаро...
— Гастингс! Это правда, что ваша жена попросила вас уйти?
— Правда, но...
— И не просто уйти из дома, но и покинуть континент, на котором он находится?
— Да... Но только ненадолго. Она хотела немного отдохнуть от меня.
— «Пропала двадцатилетняя машинистка». Где искать — Эдем Филд. Любопытный случай, Пуаро.
— Нет.
— Загадочное самоубийство, сбежавший клерк, пропавшая машинистка.
— Меня это не интересует, мой друг. У меня есть и более важные дела.
— Какие же?
— Мой гардероб, Гастингс!
Любовь и взаимные симпатии могут быть производными от преступления.
— Весь ваш облик, Пуаро, бросается в глаза. Я всегда удивлялся, как это не помешало вам в вашей карьере.
— Все потому, – вздохнул Пуаро, – что вы вбили себе в голову, будто сыщик обязательно должен носить фальшивую бороду и прятаться за столбами. Фальшивая борода – vieux jeu, а за столбами прячутся лишь самые бездарные представители моей профессии.