— Вы утверждали, что я чёрствая!
— Почему? Мягкая!
— Бесчеловечная!
— Человечная!
— Бессердечная!
— Сердечная!
— Сухая!
— Мокрая!
У меня такая безупречная репутация, что меня уже давно пора скомпрометировать.
— Ничего не скажешь, вы настоящий современный мужчина!
— Какое вы право имеете меня так оскорблять?!
— Представляете, Бубликов умер!
— Почему умер? Я не отдавала такого распоряжения... Как умер?
— Красное. Или белое?
— Или белое. Но можно красное.
— Что вы за человек? Я никак не могу вас раскусить...
— Не надо меня кусать, зачем раскусывать.
— Вы же непьющая.
— Как это непьющая? Очень даже… почему же?
— У меня дети. У меня их двое: мальчик и… м-м… де… тоже мальчик. Два мальчика. Вот. Это обуза.
— Господи, как вы можете так говорить о детях?
— Ну подождите, Людмила Прокофьевна!
— Да что вы?
— Не перебивайте, пожалуйста! Я и сам собьюсь.
— Никому из сотрудников вы бы не позволили себе швырнуть в физиономию букетом. Неужели вы ко мне неравнодушны?
— Ещё одно слово, и я запущу в вас графином!
— Если вы сделаете графином, значит, Вы действительно меня… того-этого…
— Где у вас дверь...
— Где надо, там и дверь.
— ... открывается?
— А ягоды Вас не интересуют?
— Только в виде варенья.
— А как вы относитесь к стихам… в виде поэзии?
— Что же, выходит, что все меня считают таким уж чудовищем?
— Не надо преувеличивать. Не все… и не таким уж чудовищем…