— Майк, так нельзя, это же наш прекурсор, без нее никак.
— Пацан, если придется слегка тормознуть, то и пусть — лучше так, чем сесть или сдохнуть из-за психованный дуры.
— Че-то она мне безумной не показалось... скорее... правильной.
— Ну вот, теперь ты сексист, поверь — баба заслуживает смерти, как любой мужик на свете.
Ты закрываешь на что-то глаза, попустительствуешь. Берёшь наркобарыгу у которого бабла больше, чем ты за всю жизнь заколотишь. В хранилище улик идёт не вся сумма. И что? Ты пригубил, как и все остальные, и почуял безнаказанность. Прямо как в убийстве Цезаря: виноваты сразу все. Мэтт не был продажным, а я был, как и все в нашем участке. Иначе никак: сдашь своего дружка — подведёшь сам себя. Вот рука и моет руку.
Ты знаешь, как они обычно говорят: «Приятно было пообщаться»? Так вот не было.
(Порой говорят: «Был рад знакомству»... А я не был.)
— Нет! Нет! Нет! Вы ошибаетесь! Я ничего не делала! Богом клянусь! Я ни при чём!
— Блин, не знаю... Похоже, правду говорит...
— У её виска ствол, пацан. А со стволом у виска — все как Мерил Стрип.
— А вот и он! Наш верный страж! Цербер нашего шлагбаума! Харон нашей парковки! Что читаешь? Полный свод правил парковки в картинках?
— Нет. Правила парковки довольно простые, большинство запоминает с первого раза.
То, что ты убил Джесси Джеймса, — еще не значит, что ты им стал.
Я встречал хороших преступников и плохих копов, грязных священников и порядочных воров. Можно быть по одну сторону закона, а можно — по другую. Но если с кем-то договариваешься, держи своё слово. Ты можешь вернуться домой со своими деньгами и больше так не делать. Но ты взял то, что тебе не принадлежит, и выгодно это продал. Теперь ты — преступник. Хороший, плохой — решать тебе.
Заткнись-ка нахер. Дай умереть спокойно.
— Когда-то я был участковым. Меня постоянно вызывали на семейные разборки, сотни раз за годы службы. Но был один парень, один говнюк, которого никогда не забуду, — Горди, прямо вылитый Бо Свенсон. Помнишь такого? В «Бесславных ублюдках» играл, помнишь?
— Нет...
— В общем, здоровый гад, килограмм 100-110. Но его жена, ну или подруга, была очень хрупкой, как птичка, запястья точно веточки. И вот нас с напарником вызывали к ним каждые выходные, и каждый раз один из нас отводил её в сторону и говорил: «Всё, хватит, пиши заявление!» И дело было не в какой-то глубоко скрытой любви, в нашем случае девушка просто боялась и ни за что не хотела его подставлять. Приходилось сдавать её в больницу, а его сажать в воронок и везти в вытрезвитель, чтоб проспался, а утром возвращался домой. Но как-то раз мой напарник захворал, и я дежурил один. И вот приходит вызов всё по той же херне — сломанный нос в душе и всё такое. Я надеваю наручники, сажаю его в тачку, везу в участок, но только в ту ночь на въезде в город тот ушлёпок запел на заднем сиденье песню «Danny Boy». Вот она-то меня и вывела... И вместо налево я свернул направо, на просёлочную. Поставил его на колени, сунул револьвер ему в рот и сказал: «Вот и всё. Настал твой конец». Он заплакал и давай ссаться и клясться, что оставит её в покое, и кричать так громко, как мог с пистолетом во рту. Я говорю ему, чтоб заткнулся, потому что надо было подумать, что делать дальше. Конечно же, он заткнулся. Замолк. Стал тише воды. Как собака, ждущая объедки. И вот стоим мы там, я делаю вид, что раздумываю, а прекрасный принц на коленях, в грязи, в обосранных штанах. И вот через пару минут я вынимаю пушку из его рта и говорю: «Если ты её хотя бы ещё раз тронешь, то я тебя так, и так, и так, и бла, бла, бла».
— Просто предупредил?
— Конечно. Я же хотел... Хотел по-хорошему. Но через две недели он убил её. Проломил ей голову блендером. Когда мы приехали, там было столько крови, что воздух был железным на вкус. Мораль сей басни такова: я пошёл на полумеры там, где надо было давить до конца. Больше я такой ошибки не повторю. Хватит полумер, Уолтер.