Главное — не бойся прощаться с тем, что не делает тебя счастливым.
Я пытаюсь построить Лондон вокруг себя, брат.
— Алло.
— Миша, это Эммануил Гедеонович.
— Какой Эммануил Гедеонович? А, здравствуйте, Эммануил Гедеонович. Я вас сразу узнал!
Люди говорят: «Им только рожна не хватает». Вот поезжай и принеси мне рожно.
Наличие одного дурака не отрицает возможности наличия нескольких дураков в том же ареале.
Я никогда никого ни о чем не прошу. Я заставляю или убеждаю. Просить бессмысленно.
Наши демоны не умирают — они остаются рядом на всю жизнь. Они ходят с нами рука об руку, шепчут на ухо, ложатся в постель и обнимают во сне. Никому не дано изгнать их до конца, от нас лишь зависит, как мы будем с ними сосуществовать. Кто-то пытается игнорировать и отрицать... Кто-то сдается и становится их рабом. А кто-то устанавливает за ними надзор и неустанно следит, чтобы они сидели по углам и вели себя смирно... И надзор — это... работа, которой нет конца.
— А если я скажу тебе, что смысл жизни нельзя подсмотреть у кого-то другого? Если я скажу тебе, что его можно только вырастить, как цветок, и что все семена уже есть в твоей душе? Если я скажу тебе, что ни босс, ни другие люди не могут ухаживать за этим цветком вместо тебя? Что ты думаешь об этом?
— Я думаю, что ты увлекся метафорами, парень. У меня только одна жизнь, почва для моего цветка. И я хочу понимать, что на ней выращивать.
— Тогда всё зависит от того, какая почва. В Антарктиде не растут апельсины, а в тайге вряд ли вырастет кокосовая пальма. Но никто не мешает тебе возвести парник и подсыпать туда подходящий грунт, если ты хочешь вырастить что-то конкретное. Только тогда придется прикладывать очень много усилий, чтобы урожай не замерз и не погиб. Что если бы босс или кто-то другой сказали тебе: твой смысл — вот этот апельсин. Ты бы стала выращивать апельсиновое дерево? Даже если ты не любишь апельсины? Или ты заставишь себя их полюбить, раз уж не хочешь сама подумать над тем, что тебе хочется вырастить?
— У меня скоро будет аллергия на апельсины…
Он понял, что с какого-то момента его стали больше устраивать и даже радовать те люди, которые просто умели себя хорошо вести. Этакие вежливые, пунктуальные, не сокращающие дистанцию, немногословные; такие вот редкие, в общем-то, у нас люди. Какие у них там камни за пазухой и фиги в кармане — это их дело. Но вот вовремя пришёл, сказал всё только по делу, улыбнулся, попрощался и ушёл, даже раньше намеченного, — значит, приятный и, скорее всего, умный человек. С такими хотелось сотрудничать и даже общаться.
— Разве можно любить двоих одинаково?
— Как тебе сказать? В мировой литературе этот вопрос остался открытым.
— Здравствуйте, Клавушка! Тут у вас, говорят, рожно есть. Не продадите, а?
— Здравствуй, милок. Я тут в углу хлам собрала, ты поройся, может чего и найдешь.
— Эх-хе-хе... Отрываемся мы, отрываемся. Лопухом под видом сангигиены пренебрегаем... оглоблю от коромысла отличить не умеем. Где редька — путаем, на синхрофазотроны уповаем. С жиру бесимси! Родную речь талдыкать-кумекать перестали. Кто корень, кто пустоцвет — не ведаем. Верно говорю, бабуся, верь ты мне, бабушка!
— Давно ты этой ерундой-то занимаешься?
Запоминай. Не бывает честных людей. Люди бывают умные и глупые. Умным все достается, глупым – ничего.
— Вчера позвонил Вадику по поводу работы, а он мне сказал, что ты ассистента ищешь...
— Ну как... ищу.
— А чего ж ты мне вчера-то не сказал? Ты что, не хочешь со мной работать?
— Кто? Я? Ну ты даёшь, скажешь тоже! Я просто думал: вдруг ты не захочешь? Не хотел тебя просто обидеть предложением офисной работы, оскорбить, так сказать. Ты же вроде всегда терпеть не мог офисных крыс.
— Ничто так не меняет людей, как два месяца без работы и три недели на пельменях.
- 1
- 2