И оттуда, из глубины неведомого, она спросила, не сводя с него глаз:
– Почему ты не мстишь за твоего побратима, Мистина Свенельдич?
Это спросили они все: трава и белый камень, черная земля и синее небо, сама держава Русская – крылья ее парусов и железо клинков.
На это у Мистины был ответ:
– Потому что хорошо отомстит не тот, кто попытается сделать это быстро. А тот, кто сумеет довести дело до конца.
Если я предам его [побратима], попытаюсь отнять хотя бы эту йотунову Деревлянь, не говоря уж о Киеве, меня проклянут боги и предки! Какой удачи вы ждете на пути предательства?
«Уж слишком умными ты их считаешь!» – в горячке спора бросила она ему. «По себе сужу, – холодно ответил брат. – Так вернее».
Мистина даже побледнел немного. Этот прищур Сигге был для него как знак из собственного прошлого. Пятнадцать лет назад ведь и сам он думал, что любой муж племянницы Вещего имеет не меньше оснований стать киевским князем, чем Ингвар. Но от этих честолюбивых притязаний Мистина отказался. Ибо понимал, что для истинного укрепления Русской державы необходимо сохранение союза с северными землями, где правили и правят родичи Ингвара. Объединяя свои силы, они достигли многого; пытаясь урвать себе по куску, погубят все.
– Я когда-то… очень давно… видел, – проговорил он, стараясь взять себя в руки, – как трое или четверо пытались поделить дорогой ромейский плащ, который взяли в Пересечене. Они дергали его друг у друга из рук, пока не порвали, изваляли в грязи, так что он только псу на подстилку стал пригоден, а потом подрались. И остались все без плаща и с битыми мордами. Не хотел бы я, чтобы мой побратим Ингвар и я уподобились этим дурням.
– Тот, кто и правду хотел владеть этим плащом, должен был просто убить всех прочих, – невозмутимо заметил Сигге Сакс. – А дураку и доля дурацкая.
– Годима, тебя что, чарой обнесли? – дружелюбно и лишь чуть-чуть насмешливо окликнул Мистина, когда шум после княжьего окрика поутих. – Возьми мою, – и не шутя протянул в сторону дружинного стола собственный золоченый кубок с самоцветами, тоже из ромейской добычи. Такие подавали только приближенным князя. – Мне не жаль. Хочешь, отдам тебе свой кафтан, – он даже взялся за отворот малинового шелка, будто намереваясь снять, – если ты чувствуешь себя обделенным. Мы ведь братья, у нас одна мать – русская дружина, и один отец – русский князь. Князь Ингвар. И пока мы стоим друг за друга, как братья, все золото и все цветное платье от Бьёрко до Серкланда будет нашим. А вздумаем кусать друг друга – не удержим и холщовых портков на заднице! И много, много людей ждут наших свар, как величайшего для себя счастья.
— Ты и есть князь руси, убивший Аскольда? — спросил Мстислав, выйдя вперед.
— Да, это я, — любезно и почти дружелюбно ответил Одд, и эта любезность пугала больше какой угодно враждебности, потому что за ней стояла полная уверенность в своем превосходстве.