Пётр Федотович Лопахин – цитаты персонажа

8 цитат
Пётр Федотович Лопахин

Пётр Федотович Лопахин — рядовой, бронебойщик, первый номер расчета ПТРД-41, бывший шахтёр.

Где цитируется: 

Эй! Богомолец Иван! Чойт ты по-стариковски, всё больше сверху-то елозишь? В земляной работе, как в любви — надо достигать определённой глубины! А ты всё сверху норовишь копаться! Поверхностный ты человек, Ваня!

Эй! Богомолец Иван! Чойт ты по-стариковски, всё больше сверху-то елозишь? В земляной работе, как в любви - надо достигать определённой глубины! А ты всё сверху норовишь копаться! Поверхностный ты человек, Ваня!

Мать теперь узнает, как она после этого жить будет? Вот когда таких ребятишек, по-восемнадцати, по-девятнадцати лет у меня на глазах убивают, я вот плакать хочу. Мне погибать совсем другое дело, я пожилой кобель, жизнь со всех сторон нюхал. Но когда таких вот ребятишек...

Мать теперь узнает, как она после этого жить будет? Вот когда таких ребятишек, по-восемнадцати, по-девятнадцати лет у меня на глазах убивают, я вот плакать хочу. Мне погибать совсем другое дело, я пожилой кобель, жизнь со всех сторон нюхал. Но когда таких вот ребятишек...

— Ты лучше про свою тайную болезнь расскажи!
— Смеяться тут не над чем. Тут смех — плохой.
— У меня, если хочешь знать, окопная болезнь, вот что!
— Это что ж такое, Некрасов? Что-нибудь такое вот, этакое?
Нет, это вовсе не то, о чем вы по своей глупости думаете. Это болезнь не телесная, а мозговая.
— Мозговая! Да у тебя же не может быть такой болезни-то! Ей же обосноваться-то не на чем! Некрасов! Ведь почвы же нету...
— А какая она из себя? Ну говори, чего тянешь!
— Видишь, как оно получилось... Весной, помнишь, Лопахин? Когда перегруппировка шла, двигались мы вдоль фронта, ночевали в Семёновке. Сотни полторы в одной избе набилось. Спали и валетами, и сидя, и по-всякому. В избе духота, жарища, надышали — сил нет. Просыпаюсь я по мелкой нужде и возомнилось мне, будто я в землянке, и чтобы мне выйти — нужно по ступенькам подняться. В памяти был, точно помню, а полез на печку. А на печке — ветхая старуха спала. Ей-то старухе лет девяносто или сто. Она уже от старости вся мохом взялась.
<...>
Понятное дело, что эта старуха сдуру возомнила... Стою я на приступке печи, а она, божья старушка, рухлядь этакая шелудивая, спросонок, да с испугу, конечно, разволновалась, и этак жалостно говорит: «Кормилец мой, ты что же это удумал, проклятый сын?» А сама мне валенком в морду тычет. И смех и грех, ей богу. Я говорю: «Бабушка, извини ты меня, ради Христа! Не шуми. И перестань ногами махать, а то, не ровен час, они у тебя при твоей старости отвяжутся. Извиняюсь, говорю, бабушка, что потревожил тебя, но только ты за свою невинность ничуть не беспокойся, холера тебя возьми». С тем и слез.
— Со старушки?
— С приступка, дурак!

- Ты лучше про свою тайную болезнь расскажи!
- Смеяться тут не над чем. Тут смех - плохой.
- У меня, если хочешь знать, окопная болезнь, вот что!
- Это что ж такое, Некрасов? Что-нибудь такое вот, этакое?
- Нет, это вовсе не то, о чем вы по своей глупости думаете. Это болезнь не телесная, а мозговая.
- Мозговая! Да у тебя же не может быть такой болезни-то! Ей же обосноваться-то не на чем! Некрасов! Ведь почвы же нету...
- А какая она из себя? Ну говори, чего тянешь!
- Видишь, как оно получилось...Весной, помнишь, Лопахин? Когда перегруппировка шла, двигались мы вдоль фронта, ночевали в Семёновке. Сотни полторы в одной избе набилось. Спали и валетами, и сидя, и по-всякому. В избе духота, жарища, надышали - сил нет. Просыпаюсь я по мелкой нужде и возомнилось мне, будто я в землянке, и чтобы мне выйти - нужно по ступенькам подняться. В памяти был, точно помню, а полез на печку. А на печке - ветхая старуха спала. Ей-то старухе лет девяносто или сто. Она уже от старости вся мохом взялась. 
<...>
Понятное дело, что эта старуха сдуру возомнила... Стою я на приступке печи, а она, божья старушка, рухлядь этакая шелудивая, спросонок, да с испугу, конечно, разволновалась, и этак жалостно говорит: «Кормилец мой, ты что же это удумал, проклятый сын?» А сама мне валенком в морду тычет. И смех и грех, ей богу. Я говорю: "Бабушка, извини ты меня, ради Христа! Не шуми. И перестань ногами махать, а то, не ровен час, они у тебя при твоей старости отвяжутся. Извиняюсь, говорю, бабушка, что потревожил тебя, но только ты за свою невинность ничуть не беспокойся, холера тебя возьми". С тем и слез.
- Со старушки?
- С приступка,  дурак!
- Ты лучше про свою тайную болезнь расскажи!
- Смеяться тут не над чем. Тут смех - плохой.
- У меня, если хочешь знать, окопная болезнь, вот что!
- Это что ж такое, Некрасов? Что-нибудь такое вот, этакое?
- Нет, это вовсе не то, о чем вы по своей глупости думаете. Это болезнь не телесная, а мозговая.
- Мозговая! Да у тебя же не может быть такой болезни-то! Ей же обосноваться-то не на чем! Некрасов! Ведь почвы же нету...
- А какая она из себя? Ну говори, чего тянешь!
- Видишь, как оно получилось...Весной, помнишь, Лопахин? Когда перегруппировка шла, двигались мы вдоль фронта, ночевали в Семёновке. Сотни полторы в одной избе набилось. Спали и валетами, и сидя, и по-всякому. В избе духота, жарища, надышали - сил нет. Просыпаюсь я по мелкой нужде и возомнилось мне, будто я в землянке, и чтобы мне выйти - нужно по ступенькам подняться. В памяти был, точно помню, а полез на печку. А на печке - ветхая старуха спала. Ей-то старухе лет девяносто или сто. Она уже от старости вся мохом взялась. 
<...>
Понятное дело, что эта старуха сдуру возомнила... Стою я на приступке печи, а она, божья старушка, рухлядь этакая шелудивая, спросонок, да с испугу, конечно, разволновалась, и этак жалостно говорит: «Кормилец мой, ты что же это удумал, проклятый сын?» А сама мне валенком в морду тычет. И смех и грех, ей богу. Я говорю: "Бабушка, извини ты меня, ради Христа! Не шуми. И перестань ногами махать, а то, не ровен час, они у тебя при твоей старости отвяжутся. Извиняюсь, говорю, бабушка, что потревожил тебя, но только ты за свою невинность ничуть не беспокойся, холера тебя возьми". С тем и слез.
- Со старушки?
- С приступка,  дурак!

— Разрешите действовать, старшина?
— Действуй, тока что-то я сомневаюсь. Подведёшь ты нас, Лопахин!
— Я подведу?
— Да очень просто даже подведёшь. Это как же надо услужить бабе, чтобы она не на одного, а на двадцать семь душ харчей отпустила? Тут, шахтёр, я бы сказал, трудиться надо ого-го...
— А я с трудами не посчитаюсь!
— Ну-ну...

- Разрешите действовать, старшина?
- Действуй, тока что-то я сомневаюсь. Подведёшь ты нас, Лопахин!
- Я подведу?
- Да очень просто даже подведёшь. Это как же надо услужить бабе, чтобы она не на одного, а на двадцать семь душ харчей отпустила? Тут, шахтёр, я бы сказал, трудиться надо ого-го...
- А я с трудами не посчитаюсь!
- Ну-ну...

Долетался, твою в гробину мать-то! Долетался... Вот так, Сашка, примерно надо их бить!

Долетался, твою в гробину мать-то! Долетался... Вот так, Сашка, примерно надо их бить!
Долетался, твою в гробину мать-то! Долетался... Вот так, Сашка, примерно надо их бить!
Пояснение к цитате: 

В бою Пётр Лопахин сбивает из ПТРД немецкий истребитель, который взрывается, воткнувшись в холм.

— Знаешь, Петь, лучше бы ты вместо этих собачьих нежностей, дал бы мне гранатку!
— Я тебе дам гранатку, Петя, я тебе дам. На тебе гранатку!
— Дай, может сгодится на дело.
— На тебе. Вот эту дёрнешь и по голове его гада! По голове его!

- Знаешь, Петь, лучше бы ты вместо этих собачьих нежностей, дал бы мне гранатку!
- Я тебе дам гранатку, Петя, я тебе дам. На тебе гранатку!
- Дай, может сгодится на дело.
- На тебе. Вот эту дёрнешь и по голове его гада! По голове его!