— Это же безобразие!
— Верно. Вот это верно! Это — безобразие, моё самое главное в жизни призвание!
— Что это?
— Аэрозоль против мух и тараканов.
— А против мясоедящих растений?
— Не знаю. Но мясоедящая кошка нанюхалась и долго болела. Врача вызывали.
У меня впечатление, что мы ещё не начали жить по-настоящему. То ждали, когда война кончится, то, когда обустроишься на работе, то, когда дадут жильё получше — всё время всё впереди, как морковка перед мордой осла. Настоящую жизнь откладываем. Но жизнь не отложишь. Можно жить ведь и в такой дыре, и при карточной системе. Нас втянули с тобой в чёртову игру, нас лишили сегодняшнего дня, у нас нет — сейчас, всё будет — завтра. Терпение, терпение... Почему я терпела твою гульбу, как ты думаешь? Я знала, что это не ты, это остатки фронта. Глупо спрашивать, за что я тебя полюбила и любила все эти годы, страшные годы. На фронте у тебя были просветы, а у меня от страха за тебя просветов не было. И вот вернулся наконец, можно, казалось бы, жить, нет, опять ты отложил, поскольку надо отметить, пьянка, с кем попало...
Ты дорвался не до меня, а до безнаказанности, до баб, ты меня употребляешь без различия от своих полковых ***ей.
Пояснение к цитате:
Из главы "Что говорила мне Римма"