— Моя дорогая Джоселин. Эм... я скучаю. Нет, стой, так что, неправильно?
— Это уж тебе выбирать, какую яму себе копать. Так что писать?
— Напиши про ее грудь.
— Что скучаешь по ней.
— По груди?..
— Да-да, но я бы обратил взор чуточку повыше, Уильям.
— Я скучаю по ее шее?
— А еще повыше, куда-то к небесам, например?
Уильям пытается написать письмо леди Джоселин.
— Это очень романтично!
— Ты женщина или кузнец?
— Иногда и то, и другое.
— Знаю, меня сложно понять...
— Нет, совсем не сложно. Ты сошёл с ума.
Вообразите себе самую невообразимую опасность!
Не стоит питать добрых чувств к тем, кому ты неизбежно сделаешь плохо, иначе тебе будет плохо тоже.
Причина моих чувств только во мне, ты не несешь за них никакой ответственности.
За какие грехи тебе дана эта способность: возбуждать в людях такую преданность?
— Он мёртв.
— Я так долго ждал этого!
— Ты ждал, когда сэр Эктор обгадится до смерти?!
Супружеская измена всегда внушала мне отвращение — но не из нравственного педантизма, не из лицемерного чувства приличия, даже не потому, что прелюбодеяние всегда является воровством, присвоением чужого тела, — но, главным образом, потому, что всякая женщина в такие минуты предает другого человека, каждая становится Далилой, вырывающей у обманутого тайну его силы или его слабости, чтобы выдать его врагу. Предательством кажется мне не то, что женщина отдается сама, но то, что, в свое оправдание, она с другого срывает покрывало стыда; неподозревающего измены, спящего она отдает на посмешище язвительному любопытству торжествующего соперника.