Сидя выше остальных, некоторые возносятся аж за облака. Но на свинью хоть седло надень — все равно хряком останется.
Сказать он должен прямо,
Назад лет двадцать пять,
Из кожи лезла дама,
Чтоб платье показать.
Теперь, не зная срама,
Той моде не под стать,
Из платья лезет дама,
Чтоб кожу показать.
— Ваше Высочество, ваш ромашковый чай.
— С коньяком?
— Разумеется.
— Благодарю.
— Зачем ты нюхаешь свой чай?
— Проверяю его на крепость. Эта ромашка бывает на редкость крепкой.
— Французский посол ждет, Ваше Преосвященство.
— Боже, он еще жив?
— Даже не болен.
— Мери, так лето же! — пожал плечами парень с таким видом, как будто это все объясняло. Потом он заметил меня, посмотрел заинтересованным взглядом и, картинно откидывая со лба смоляную прядь, вкрадчиво поинтересовался: — А кто эта прекрасная барышня?
Меня одарили улыбкой записного сердцееда и прогулялись по фигуре еще раз более откровенным взглядом.
Ой, мама… Он же призрак! Что это за мир такой?!
— Это Юлия, — представила меня хранительница дома. — Риале господина Феликса.
Минута молчания. Притом отнюдь не скорбная. Я бы сказала, радостная неимоверно, так как на лицах прислуги расцветало такое счастливое выражение, что мне стало жутко.
Атос и Арамис пробрались на кухню и переоделись поварами.
— Кто выстрелил из мушкета?
— Полагаю, это был я, мастер Корниш...
— Чего ради? Ты решил, что чем мучить зрителей своей игрой, лучше их перестрелять!?