Некоторые туристы думают, что Амстердам – это город греха, но на самом деле – это город свободы. Просто в условиях свободы большинство выбирает грех.
Разве любят за что-то? Вот дети как любят... Маленькие, у которых еще родничок не зарос... Они любят просто так... не нарочно.
Человек свободен, пока он верит в свою свободу.
— Что ты натворила?
— Простите?
— Выглядишь вполне вменяемой.
— Мне грустно.
— Знаешь, всем не весело.
— У меня галлюцинации.
— Будто ты под кайфом?
— Примерно.
— Ну тогда и Джона Леннона надо было запереть в психушку.
— Я не Джон Леннон.
— И это вы называете «быстро»?! Я торчу здесь уже целых десять минут!
— Я старался.
— А вы пить не будете? Драться не будете?
— Я, голубчик, не пью, не курю, не колюсь и не нюхаю. Компьютером не увлекаюсь. А драться я вообще непристрастен.
— Исключительный вы человек!
— Он прав. Ведь он ехал по главной магистрали. Зачем же ругаться?
— Ясно, прав. Потому-то я и ругаюсь.
Главное — не верь глазам своим. Настоящая реальность только одна, и точка.
— Я волнуюсь, давно уже не была на свиданиях. Очень давно.
— Знаете, тридцать лет назад я припарковался в неположенном месте. Я сорвался на девушку, которая выписала мне штраф. Я покрывал ее ругательствами, а она смотрела на меня, как профессиональный игрок в покер. И когда я жутко вскипел, ну вы понимаете...
— Да, я все понимаю.
— Тридцать лет я женат на этой женщине, и она до сих пор умеет так смотреть. Мы поженились через четыре месяца после того случая. Так что, никогда не предугадаешь, что ждет впереди.
— Что для вас значит быть американцем?
— «Значит, быть тем, кем хочешь, делать то, что хочешь, быть свободным, если только ты этим не ограничиваешь свободу другого.»
Сомневаюсь, чтобы такое сказал бы таксист любой другой страны. И не только таксист.
В наше время детей балуют чуть ли не всю жизнь, потакают всем их прихотям. И не в одной-единственной семье: так же растут дети соседей и соседей соседей. Всюду одно и то же. Все растут в уверенности, что они особые, лучше всех, и пытаются доказать это самим себе, совершить что-нибудь, чтобы оправдать свое право на исключительность. А если им не удается обрести это «что-нибудь»? Тогда у них остается только непомерное самомнение. Они растут, как луковицы цветов на гидропонике, плавая в бесцветной, прозрачной среде нигилизма. Вокруг такой луковицы нет ничего — ничего, что дало бы им ощущение реальности. Все их материальные потребности удовлетворяются. Они швыряются деньгами и жаждут развлечений. Но, упиваясь развлечениями, они предпочитают забыть о том, что у них за душой нет ничего, кроме непомерно раздутого самомнения. Оно питается соками их искусственного мира, пускает корни, и эти корни разрастаются вглубь и вширь, пока не превращаются в настоящие дикие заросли, где всякий дальнейший рост невозможен. Куда бы ни отправлялись эти юнцы, разросшиеся корни гордыни и тщеславия всюду с ними, занимая несравнимо больше места, чем та луковица, из которой они проросли. Они уже ничего не могут с собой поделать и лениво плывут по течению.
Логично обижаться, когда тебя не понимают, игнорируют или даже оскорбляют, но ты не обязан оскорбляться — считаешь это шуткой, и тем оно и становится.
- 1
- 2