Томас Майкл Шелби — лидер преступной группировки "Острые козырьки" из Бирмингема. Глава семьи Шелби. Участник Первой мировой войны.
— А перед этим, я отправлюсь в Канаду. Чтобы забрать оплату за груз. Пять миллионов!
— О, пять миллионов!
— Которые я разделю между членами семьи Шелби. Это станет моим наследием. Вместо меня... останутся деньги. Потому что для большинства близких моя ценность в них! В сраных деньгах. В них моя сила.
— Томми, твоему высокомерию есть предел?
— В наши дни его называют «эго».
У меня нет границ, Майкл.
Будет так, как я хочу, и не говорите мне: «как карты лягут». Они лягут так, как я их положу.
Став политиком, я понял, что линия не выходит из центра влево или вправо — она идёт по кругу. Уйдя далеко влево, вы однажды встретитесь с тем, кто ушёл далеко вправо, и придёте к одному.
Это большая ошибка — косо смотреть на Томаса Шелби.
— Артур, очнись! Ты не на войне, ты дома, в кругу семьи.
— У нас нет семьи!
— Ты неуправляемый, Томми...
— Так и есть, Полли.
— Так, а как быстро ты понял, что я не сдох?
— Ты написал мне письмо, Алфи.
— Она просто шагнула в канал. Я три дня останавливал ее, но она все равно это сделала.
— Она сказала, почему?
— Ничего внятного.
— А что невнятного?
— Она сказала, что цыгане изготовили гвозди для креста господня, вот почему мы прокляты навеки. Поэтому нужно кочевать, иначе вина нагонит тебя. <...> Потом её не стало. Я был влюблен в нее, Том. Никто не знал об этом. У меня сердце разрывалось, когда я ее доставал. Знаешь, твой дед ушел также — совершил самоубийство. Иногда такое передается в семьях. К черту семью, Том, нужно жить дальше. Ты цыган, нужно кочевать, иначе все это нагонит тебя.
— Ты все еще в деле, Томми. У тебя нет Маргита, чтобы свалить.
— Нет. И мне не интересно стрелять в чаек.
— Стрелять в министров куда лучше?
— Ты вернешься?
— Нечему возвращаться.