Василий Кроликов – цитаты персонажа

Ширли-мырли, шир-манирли, шир-матыркин, мур-муркини.

— Ну что, посмотрим желудочек у больного?
— Посмотрим!
— Иди, иди, больно не будет. Доктор посмотрит — и всё. Иди.
— Ну что, сам отдашь или как?
— Сам! Как только стул будет. Первый стул ваш!

— Прости меня, Изенька, дуру грешную!
— Простить, мама, значит — понять. А понять, что я Шниперсон, я не в состоянии. Пробки перегорают!

— Мама, мама!
— Что?
— Я ваше горе готов разделить, но по пунктам. Первое: Варя помирает — это кто?

— Вот счастье-то! И Ромочку на старости лет увидела!
— Мама, опять за старое?
— Прости меня, Васенька, дуру грешную! И ты, Кешенька, прости стерву старую! И ты, Ромочка, прости, если можешь!
— Мама, мама! Вы повторяетесь!
— Ага. Как сейчас помню: вы трое лежите, кричите, сиську просите... <...> Вас трое было. Кешу я в Херсон свезла, тебя я к себе взяла. А тут раин табор как раз через Москву шёл. Она у меня остановилась.
— С чего бы это?
— Так она у меня всегда останавливается — родственница же. Иван Израилевич, он по маме-то цыган был. Жемчужные их фамилия. Она его и усыновила, Ромочку-то.

— Сейчас я вам капусточки снизу достану — там она лучше просаливается.
— Не надо снизу! Много соли — вредно!

— А сиську почему много народу просило?
— Так двойня же родилась-то, близнецы вы с Кешкой!

— Вот чьи это часы, вот интересно, чьи?
— Это мои, естественно.
<...>
— Хорошо, мы сейчас проверим. Мои часы, да? Мои часы. А что на них написано, интересно? Вот здесь на оборотике гравировочка. <...> А мы сейчас напомним. Итак, здесь написано: Выдающемуся...
— … дирижёру.
— Хрена лысого! Хирургу!
— Ну и что? Хирургия моё хобби! Я немного практикую. Ампутирую там что-нибудь, если попросят. Могу пришить при случае.

Котлы верни, фармазон! Экзему бы лучше лечил!

— Николай Григорьевич, вы как себя чувствуете?
— Ты знаешь, в последнее время что-то слабеть стал: главное, с утра как будто бы всё ничего, а вот вечером просто с ног валюсь: два шага сделаю — падаю, два шага сделаю — падаю...

— Меня ещё Фёдор Павлович, учитель мой незабвенный, научил их отличать.
— Фёдор Павлович? А он по какому предмету?
— Да он по сейфам был специалист. Медвежатник. Ты, — говорит, — надень на него мысленно шапочку эту ихнюю специальную — сразу увидишь: масон или наш человек.
— И чего только не придумают люди!
— Ну мысленно, если честно, у меня не всегда получается. На всякий случай я её с собой ношу. Как какое сомнение — ну-ка, друг, примерь!
— Чего?
— Шапочку!
— Зачем?
— Да как же вы, мама, не понимаете — они нас гоями считают!
— А что это такое?
— Да хрен их знает!