Сколько раз можно позволить себе потерять кусочек души, прежде чем перестанешь чувствовать себя человеком?
Люди и до этого умирали. Люди всегда умирают... люди всегда будут умирать. Это нельзя изменить — это никому не остановить.
Знаешь... А неплохая мысль. Разговор о счастливейшем моменте моей жизни отвлечёт меня от всего того дерьма, на которое я насмотрелся за последние дни.
<...> Знаешь... Я тут подумал... От разговоров о хороших временах становится только хуже.
— Разве ты не можешь просто прочитать инструкцию?
— Я бы смог, если бы не был полон упрямства и тестостерона. Но ведь тогда было бы не так интересно? Ведь интереснее самому понять, правда?
Когда что-то выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой... то, как правило, так оно и есть.
— Выровняй ружьё так, чтобы ты видел вот эту маленькую фиговину на конце ружья, между вот этими двумя, которые с твоей стороны... затем, наведи на то, во что хочешь выстрелить... и стреляй.
— Полное отсутствие веры в мои силы. Очень бодрит. Продолжай в том же духе. Ты точно дала мне нормальные патроны? Я попадал бы время от времени.
— Попробуй кинуть в них ружьём, может, тогда получится.
Только она, слышишь? Ни ты... ни мама... ни кто-либо еще не может на меня нормально смотреть. Только она действительно смотрит на меня как будто я нормальный. Она не пугается и её не смущает то, как я выгляжу. Ей не стыдно.
— Просто не понимаю, почему мы должны заниматься стиркой, в то время как они там охотятся? Я удивлюсь, если, когда всё закончится, у нас всё ещё будет право голосовать.
— Ты это серьёзно? Не знаю, конечно, как ты, но я не умею стрелять... и даже не пробовала никогда. Честно говоря, я ни за что не доверила бы никому из них стирать моё бельё. Рик и в стиральной машине постирать бы не смог. Он попросту не знал бы, что делать. И дело тут вовсе не в правах женщин. Просто нужно взглянуть правде в глаза и делать то, что нужно.
— Аллен, ты «окей»?
— Я не знаю, Рик. Так было некоторое время, так как у меня была своя точка зрения на «окей».
Ты слушаешь, и, кажется, не осуждаешь меня. Знаешь, это самое главное в дружбе — не осуждать.
Проблема гениальных засранцев в том, что тупым засранцам они иногда кажутся чокнутыми засранцами.
— Ты... Ты все ещё боишься их?
— Боялась. Раньше. Мне все ещё не нравятся звуки, которые они издают, но я больше не боюсь их. Мне только жалко их.
— Тебе жаль их? Почему?
— Потому что они выглядят такими печальными. Разве тебе так не кажется?
— Мда. Они такие.
Я потерял... одного очень близкого человека. Незадолго до эпидемии. Вот он рядом, все в порядке... а потом бац, и нет его. Умер он. Трагедия сломила меня. Я перестал что-либо ощущать. Я не чувствую ни печали... Ни страха... Ни радости. Я просто существую. И в этом моя сила. Вот почему я еще жив. Расстрелять ясельную группу детсада взамен на мою жизнь? Давайте винтовку. Размазать чей-либо череп взамен на жизнь верных мне людей? Будет сделано. Меня не грызёт совесть. Я даже думать об этом не буду. Я ничего не сделал. Просто выживал. Но всё же... Я сломлен. Жизнью это не назвать. Я не испытываю никаких чувств. Мне как отрезало. Я потерял слишком много... И погиб для этого мира. А ты... Ты лишь притворщица. Вам только кажется, что мнимое отречение от эмоций делает вас сильней. Что притворяясь животными и ставя на первое место грубую силу, вы получите какие-то преференции. Но этот ***ский самообман, Альфа, ведёт в никуда.