— Ты что думаешь, я его просто так на скорости 180 катаю? В больницу я его везу! Понял? Я работаю на него! У него приступ! Сейчас прямо тут кони двинет! Он сам вообще ничего не может без меня!
— Кажется у нас тут проблема... Посмотри.
— Что делать-то, блин?
— Ой, правда, что делать. Давай подумай, не спеши! А как надумаешь — позвони его дочке и скажи, что её отец умер из-за тебя! Потому что если через пять минут ему не помочь — всё, он трупак! Копец ему! Думай, не спеши!… Конечно, не торопись, тут есть, о чём подумать!
Я как замороженный стейк, который бросают в кипящее масло: ничего не чувствую, но всё равно мне плохо.
Нету ручек — нет конфетки.
Филипп парализован и Дрисс над ним подшучивает.
— А вам знаком Шуберт, Шопен, Берлиоз?
— Знаком ли мне Берлиоз? Удивительно, что вам знаком Берлиоз.
— Я по нему специалист.
— Да ладно, кого вы там знаете? Из какого дома?
— Что значит из какого дома? Нет, послушайте, это сейчас Берлиоз — район Парижа, а в 19 веке он был композитором, писателем и критиком.
— Пятьдесят три кило.
— Пятьдесят три? Нормально, если рост не метр.
Самое страшное не то, что я в кресле, а то, что я без неё.
— Не, я туда [о машине для перевозки инвалидов] не полезу… и вы тоже. Чё вас затаскивать туда, как лошадь!
— А как насчёт этой!? [Дрисс указывает на роскошный автомобиль].
— Эта мне не подходит… Просто я должен быть прагматичен…
Играет музыка Антонио Вивальди «Времена года. Весна».
Я не хочу, чтобы меня жалели. Он часто протягивает мне телефон. Он забывает.
— Доброе утро. Как дела? Я тебе не помешал, случайно?! Хочешь кофе? Ну-ка, иди сюда! Сюда-сюда! Читай. Читай!!
— Просьба... не... парковаться...
— Громче читай!
— Просьба не парковаться.
— Дальше! Всё читай!
— Частная территория.
— Вот теперь вникай-вникай-вникай! [тычет носом в знак, запрещающий парковку] И вали отсюда!!!
— Эй, тебя стучаться не учили?!
— Ты рисуешь?!
— Всё, пока!
— Чё, серьезно?! Ты рисуешь?! А читать уже научился?
Нет, Бах — красавчик, наверно от баб отбоя не было. Это Барри Уайт своего века.