Александр Анатольевич Ширвиндт – цитаты

— Что такое театр для актёра? Театр, в котором он работает годы и годы, а иногда и всю жизнь?
— Семья. Consuetudo est altera natura. Привычка — вторая натура. Это то же самое. Втягиваешься.

— Вы золото любите?
— Только во взаимоотношениях.

— То, что происходит сейчас, это катастрофа... или же, это, скажем так, довольно долговременная трудность и сложность, и мы будем постепенно выбираться из этого?
— Обязательно выберемся! Вот эти вот «новые русские»... Они новые, но не свежие. Мессии со всех сторон лезут. <...> Никто не начинает ничего без присказки «в наше трудное время», «у нас невозможный быт», «в нашей экономической пропасти». На презентации, где всё ломится от икры, где тут же начинается: «В наше невозможное время...» Что невозможного-то? Обжираловка! Я думаю, если вдруг завтра будет замечательно, обязательно останется «в наше лёгкое время, может быть, мы дождёмся катастрофы».

— Как вы можете охарактеризовать тот день, в котором сегодня живёте? Одним словом.
— Весело, страшно, любопытно. Три слова можно?
— Страшно весело...
— Страшно весело и очень любопытно!

— Самые ваши опоздания большие на собственные спектакли? Пожалуйста, кайтесь.
— Я вообще однажды не пришёл на спектакль.
— Александр Анатольевич, а это ход конём. Нужно что-то отвечать.
— А я чтобы не опаздывать, из театра и не выходил.

— На «Мосфильме» воссоздали квартиру фильма «Ирония судьбы, или с Лёгким паром», полу-музей, и звонят оттуда, и сейчас говорят открытым текстом: «Вы знаете, вот выгородили квартиру, вы один только остались в живых...» Я когда один остался в живых и надо всё время значит быть там. Это обязывает.
— Александр Анатольевич, я вам сейчас расскажу новость, которая обрадует вас. Барбара Брыльска жива.
— Ей проще, потому что когда ей давали Государственную премию, то ведь за неё говорила Валечка Талызина, за неё пела Аллочка Пугачёва, а ей осталось только получить премию.

Имидж! Что это такое никто не знает, но каждый хочет его заиметь. Для одних это благосостояние, для других — внешность, для кого-то — половая мощь. А мы такие «людные» люди. Всё время на виду. Вечно кто-то пристаёт со всякими глупостями, на улице и то подходят. С годами это становится просто невыносимо. Раздражаться, кричать, высокомерно отплёвываться — глупо. Раскрыть душу ещё глупее. И появляется на все случаи жизни эдакое «усредненное панибратство».

— Филипп Киркоров у вас записан как «Филя Киркоров»?
— А он не Филя уже?
— Я скажу так: он облился ледяной водой. Может быть, он уже и перестал быть Филей. Александр Анатольевич, вы посмотрите, какое пожелание Киркоров вам написал: «Мечта сыграть в вашем театре, пусть даже дерево», — пишет Филипп Киркоров. Какое именно дерево мог бы сыграть лучше всего этот артист?
— Ну, я думаю, что-нибудь развесистое.
— Ну, например, бузину?
— Бузину, нет. Он же красивый, Филипп. Потом на рябине можно настаивать водку.