Александр Иванович Герцен – цитаты

Когда бы люди захотели, вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества!

Сознаётся в вине только сильный. Скромен только сильный, прощает только сильный... да и смеётся сильный, часто его смех — слёзы.

Моралисты говорят об эгоизме, как о дурной привычке, не спрашивая, может ли человек быть человеком, утратив живое чувство личности.

Все религии основывали нравственность на покорности, то есть на добровольном рабстве.

Человек серьёзно делает что-нибудь только тогда, когда он делает для себя.

Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приобретать, а имущий хранить и увеличивать свою собственность... Человек... сделался принадлежностью собственности; жизнь свелась на постоянную борьбу из-за денег.

Кто бывал искушаем, падал и воскресал, найдя в себе силу хранительную, кто одолел хоть раз истинно распахнувшуюся страсть, тот не будет жесток в приговоре: он помнит, чего ему стоила победа, как он, изнеможенный, сломанный, с изорванным и окровавленным сердцем, вышел из борьбы; он знает цену, которою покупаются победы над увлечениями и страстями. Жестоки непадавшие, вечно трезвые, вечно побеждающие, то есть такие, к которым страсти едва притрогиваются. Они не понимают, что такое страсть. Они благоразумны, как ньюфаундлендские собаки, и хладнокровны, как рыбы. Они редко падают и никогда не подымаются; в добре они так же воздержны, как в зле.

Если бы в России строго выполнялись все законы и никто не брал взяток, жизнь в ней была бы совершенно невозможна.

Только труд даёт душевное здоровье — упорный, бодрый труд.

Человек так мало признавал права природы, что без малейших упреков совести уничтожал то, что ему мешало, пользовался, чем хотел.

Ничего не может быть ошибочнее, как отбрасывать прошедшее, служившее для достижения настоящего.

Жизнь, которая не оставляет прочных следов, стирается при каждом шаге вперед.

Всего меньше эгоизма у раба.

То делается нашим, что выстрадано, выработано; что даром свалилось, тому мы цены не знаем.

Мы можем втеснять нашу волю только тому, что своей воли не имеет, или в чем мы отрицаем волю; поставить свою цель другому, значит его цель не считать существенною, или себя считать его целью.

Двойственная натура человека именно в том, что он сверх своего положительного бытия, не может не стать отрицательно к бытию; он распадается не только с внешней природой, но даже с самим собою.