Дмитрий Львович Быков: цитаты со смыслом

Мне когда-то Градский объяснял, что музыка существует для выражения невербализуемого, её язык рассказывает о том, для чего слова не найдены, не придуманы. Но я человек литературный, и я в музыке, как и в живописи, ищу сюжет. Мне очень стыдно.

Это большая литература, потому что это бесстрашное саморазоблачение, в том числе собственной вины. Как замечательно сказал Владимир Новиков: «Литература должна вас заставлять признаваться себе даже в том, в чём вы никогда не признаетесь себе наедине с собой, а вот наедине с настоящей книгой можете».

Как восстанавливался? Работой. Труд — это самый сильный самогипноз. Ничего не остаётся человеку, кроме как в какой-то момент заставить себя...

Ощущаете ли Вы себя гением?
Кто ж Вам признается? Булат Окуджава мне однажды в интервью сказал: «Главная проблема поэта — чувствовать себя гением, пока пишешь, и расставаться с этим ощущением, когда идешь обедать».

Когда жалко — то это не любовь. ... Любовь требует искренности большой, а если этой искренности нет, то по-настоящему влюбиться очень проблематично. Я не уверен, что человек, который все время боится, способен любить.

«Простите, что такой личный вопрос: а почему вы верите?»
По двум причинам, довольно сложным.
Первая, более ранняя: мир без Бога — это храм без купола; он не достроен, не закончен, остаётся слишком много вопросов. Это как восемнадцатый верблюд. Вот восемнадцатого верблюда не видно. Вы знаете все эту задачку, да?
У отца три сына. Он завещает старшему половину всех своих верблюдов, среднему — треть, а младшему — девятую часть. А 17 верблюдов у него, и это не делится, ни на 2, ни на 3, ни на 9. Мимо едет всадник на своём верблюде и говорит: «Что вы мучаетесь, молодые люди? Я вам отдам своего верблюда, у вас будет 18 — и всё поделится». Он им отдал — и всё поделилось. Всадник сел на своего верблюда и уехал. А как же, а где же, а почему? А потому что остался этот восемнадцатый верблюд. Один получил 9, второй — 6, третий — 2, девятую часть. А этот уехал на своём верблюде.
Бог — это то, что нужно, это допущение, которое необходимо. Без него не делится, для меня во всяком случае (вы же меня спросили). Для меня без него этот мир, как храм без купола, всё бессмысленно без него.
Второе относится к довольно глубоким фазам рефлексии...

Чеховская душа в мире — это душа Каштанки, которая все время помнит о своем хозяине, и все время с несколько брезгливым любопытством присматривается ко всему остальному. Каштанку заставляют выступать в цирке. Но она все время хранит память о рае, в который она непременно вернется. Ощущение собаки в чужом доме — это и есть, строго говоря, портрет чеховской души.