Джим Моррисон – цитаты

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

Быть может, наступит время, когда мы станем ходить в Театр Погоды, чтобы вспомнить, как ощущается дождь.

Давайте считать, что все, что я делаю — чисто из праздного любопытства.

Я вижу себя огромной огненной кометой, летящей звездой. Все останавливаются, показывают пальцем и шепчут в изумлении «Посмотрите на это!» А потом — фьють, и меня уже нет. И больше они никогда не увидят ничего подобного и никогда не смогут меня забыть. Никогда.

Мы боимся себя, своей сущности, а больше всего собственных чувств: они лишают нас душевного равновесия. Но способен ли человек любить, если подавил в себе способность чувствовать? Страдания необходимы, чтобы пробудить нас от спячки, мы же стараемся их избежать. Как мы не правы! Страдая, ты ощущаешь, как крепнет твой дух…

Будущее туманно, а конец — всегда близок.

Я пью для того, чтобы писать стихи.

Ко всему, что я делаю, я отношусь с неизменной иронией.

Болезнь культуры двадцатого века — неспособность чувствовать свою реальность.

Мне кажется, что это ложь — когда люди утверждают, что хотят быть свободными, настаивают на том, что свобода для них — нечто самое желанное, святое и драгоценное. Но ведь это чушь собачья! Людям страшно становиться свободными, они цепляются за свои цепи.

Существует известное и существует неизвестное, а между ними двери.

Если моя поэзия имеет цель чего-то достигнуть – это освобождение людей от ограниченных способов, которыми они видят и чувствуют.

Если у тебя есть образ — страх пропадает.

Я чувствую себя свободным и раскованным только на сцене. Там я ощущаю душевный подъем, мое поведение — это маска, за которой я прячусь и благодаря которой я могу раскрыться и жить.

Оглядываясь на свою жизнь, я поражаюсь количеству открыток, не получившихся фотографий, выцветших плакатов − времён, которых не помню.

As I look back over my life, I'm struck by postcards, ruined snap shots, faded posters, of a time I can't recall.

Если поколение имеет свободу, то оно вместе с тем как бы получает право на саморазрушение.