Мама. Тёплая подушка.
Голубое мулине.
Уха алая ракушка
На каштановой волне.
Я щекой волны касаюсь,
Брызги нежности ловлю.
Мама спит. Я улыбаюсь,
Потому что я люблю.
Мне безразлично то, что большинству
людей отнюдь не безразлично! К божеству
так не относится иной, как люди эти
(хоть многие из них и на диете
сидят, не пьют) — к приобретению вещей!
Сны сиреневые снятся!
Ночи нету для души!
Окна от дождя лоснятся,
а за ними — ни души.
Фонари бросают в лужи
пригоршнями жёлтый свет.
Никому тот свет не нужен,
никого средь улиц нет.
Я пишу, пишу под лампой
(при её унылом свете).
Лампа машет медной лапой:
с нею мы одни на свете.
Мы словно на земле ничьей.
И я забрёл сюда случайно.
Куда? откуда и зачем?
И я не гость и не хозяин.
Природа — мать?... Едва ль Она значенье
рожденью человека придаёт.
Кому-то кажется, что он идёт вперёд,
меж тем как лёгким времени теченьем
относит в прошлое его, хоть он о том
и не догадывается...
Что у меня могла отнять
ночь тёмная? Не самого ли
меня?... Душа лишилась воли;
Мозг начал голосам внимать,
А мыслям — этой хитрой голи,
рождённой им же! — дал отбой:
все спать отправились толпой.