Моя бабушка, которая умерла в возрасте 97 лет, всегда говорила, что с каждым годом жизнь становится только лучше. Теперь я чувствую то же самое. Возраст — это очень смешная вещь. Мы живём в обществе, где считается, что для всего есть своё время. И если упустил шанс сделать что-нибудь, то уже не сможешь вернуть его никогда. Уверена, что всё это неправда: если вы недостаточно зажигали в двадцать, вы можете оторваться в сорок. Если не смогли в сорок, то сделайте это в шестьдесят. Поздно не бывает никогда.
Принято, что в девятнадцать лет вы должны определиться, что хотите делать в жизни дальше. Чушь! Или считается, что в двадцать у вас должны быть серьезные отношения. Чушь! Это все вздор! По себе скажу, если бы я тогда согласилась с этими условностями, то жила бы, будто по сигналу. Это все равно, что если бы вас постоянно клевал стервятник.
Мои родители достаточно благоразумны, чтобы просто желать своим детям счастья.
В десять лет я ехала в поезде, и мне пришло в голову, что ни один сосед по вагону не догадывается, какая же я жалкая личность на самом деле.
Дети часто идут наперекор родителям. Вполне вероятно, мои вырастут бухгалтерами-фашистами.
Мой дом — зона, свободная от стыда.
Я никогда не рассчитывала, что меня поймут.
Я выгляжу в точности, как мой отец, если побреется. Еще я похожа на Дэвида Боуи. Не только внешне, но и неопределенностью пола.
Праведностью целей сейчас оправдывают все, что угодно. Поразительно, с какой легкостью на это покупаются.
Религиозный экстремизм встречается повсеместно, но виноват в этом фашистский подход и язык абсолютизма, идущий из Вашингтона.
Мы живем во власти людей, которые, вырядившись божьими посланцами, втягивают нас в войны.