Уильям Шекспир – цитаты

As a decrepit father takes delight
To see his active child do deeds of youth,
So I, made lame by Fortune's dearest spite,
Take all my comfort of thy worth and truth;

For whether beauty, birth, or wealth, or wit,
Or any of these all, or all, or more,
Intitled in thy parts, do crownd sit,
I make my love ingrafted to this store:

So then I am not lame, poor, nor despised,
Whilst that this shadow doth such substance give,
That I in thy abundance am sufficed,
And by a part of all thy glory live:

Look what is best, that best I wish in thee;
This wish I have, then ten times happy me.

Как радует отца на склоне дней
Наследников отвага молодая,
Так. правдою и славою твоей
Любуюсь я, бесславно увядая.

Великодушье, знатность, красота,
И острый ум, и сила, и здоровье -
Едва ль не каждая твоя черта
Передаётся мне с твоей любовью.

Не беден я, не слаб, не одинок,
И тень любви, что на меня ложится,
Таких щедрот несёт с собой поток,
Что я живу одной её частицей.

Всё, что тебе могу я пожелать,
Нисходит от тебя как благодать!

No more be grieved at that which thou hast done:
Roses have thorns, and silver fountains mud,
Clouds and eclipses stain both moon and sun,
And loathsome canker lives in sweetest bud.

All men make faults, and even I in this,
Authrizing thy trespass with compare,
Myself corrupting salving thy amiss,
Excusing thy sins more than their sins are;

For to thy sensual fault I bring in sense -
Thy adverse party is thy advocate -
And 'gainst myself a lawful plea commence:
Such civil war is in my love and hate

That I an ccessary needs must be
To that sweet thief which sourly robs from me.

Мой друг, поступок твой предай забвенью!
У розы есть шипы, есть ил в ключе,
У солнца и луны — туман, затменья, -
Зловредный червь встречается в цветке.

Все люди грешны, ведь грешу и я,
Твои обиды быстро извиняя;
Тебе в угоду, сам себе вредя,
Я, что бы ты ни делал, все прощаю.

Грехи твои моя любовь встречает:
Противник твой, защитником явясь,
Сам на себя же встречный иск вчиняет
И, сам против себя вооружась,

Стремится быть судьей, чтоб оправдать
Во всём тебя, о мой прелестный тать!

Why didst thou promise such a beauteous day,
And make me travel forth without my cloak,
To let base clouds o'ertake me in my way,
Hiding thy brav'ry in their rotten smoke?

'Tis not enough that through the cloud thou break,
To dry the rain on my storm-beaten face,
For no man well of such a salve can speak,
That heals the wound, and cures not the disgrace:

Nor can thy shame give physic to my grief;
Though thou repent, yet I have still the loss:
Th'offender's sorrow lends but weak relief
To him that bears the strong offence's cross.

Ah, but those tears are pearl which thy love sheeds,
And they are rich and ransom all ill deeds.

Блистательный мне был обещан день,
И без плаща я свой покинул дом.
Но облаков меня догнала тень,
Настигла буря с градом и дождём.

Пускай потом, пробившись из-за туч,
Коснулся нежно моего чела,
Избитого дождём, твой кроткий луч, -
Ты исцелить мне раны не могла.

Меня не радует твоя печаль,
Раскаянье твоё не веселит.
Сочувствие обидчика едва ль
Залечит язвы жгучие обид.

Но слёз твоих, жемчужных слёз ручьи,
Как ливень, смыли все грехи твои!

Full many a glorious morning have I seen
Flatter the mountain tops with sovereign eye,
Kissing with golden face the meadows green,
Gilding pale streams with heavenly alcumy,

Anon permit the basest clouds to ride
With ugly rack on his celestial face,
And from the forlorn world his visage hide,
Stealing unseen to west with this disgrace:

Even so my sun one early morn did shine
With all triumphant splendor on my brow;
But out alack, he was but one hour mine,
The region cloud hath masked him from me now.

Yet him for this my love no whit disdaineth:
Suns of the world may stain, when heaven's sun staineth.

Я наблюдал, как солнечный восход
Ласкает горы взором благосклонным,
Потом улыбку шлет лугам зеленым
И золотит поверхность бледных вод.

Но часто позволяет небосвод
Слоняться тучам перед светлым троном.
Они ползут над миром омраченным,
Лишая землю царственных щедрот.

Так солнышко моё, взошло на час,
Меня дарами щедро осыпая.
Подкралась туча хмурая, слепая,
И нежный свет любви моей угас.

Но не ропщу я на печальный жребий, -
Бывают тучи на земле, как в небе!

If thou survive my well-contented day,
When that churl Death my bones with dust shall cover,
And shalt by fortune once more re-survey
These poor rude lines of thy deceasd lover,

Compare them with the bett'ring of the time,
And though they be outstripped by every pen,
Reserve them for my love, not for their rhyme,
Exceeded by the height of happier men.

O then vouchsafe me but this loving thought:
'Had my friend's Muse grown with this growing age,
A dearer birth than this his love had brought
To march in ranks of better equipage:

But since he died, and poets better prove,
Theirs for their style I'll read, his for his love.

О, если ты меня переживёшь,
Когда давно истлеет тело это,
И как-нибудь случайно перечтёшь
Нескладный стих поклонника-поэта, -

Сравни его с стихом позднейшим века,
И, хоть он много будет превзойдён,
В нем чтя не рифмы, — сердце человека,
Который был тобой порабощен, -

Утешь меня, любовно помышляя:
«Когда б стихи покойника могли
Идти за веком, дружбу воспевая,
Они бы лучших слогом превзошли.

Но раз, что умер он, я чту искусство
У стихотворцев века, в нём же — чувство».

When to the sessions of sweet silent thought
I summon up remembrance of things past,
I sigh the lack of many a thing I sought,
And with old woes new wail my dear time's waste:

Then can I drown an eye (unused to flow)
For precious friends hid in death's dateless night,
And weep afresh love's long since cancelled woe,
And moan th'expense of many a vanished sight;

Then can I grieve at grievances foregone,
And heavily from woe to woe tell o'er
The sad account of fore-bemoand moan,
Which I new pay as if not paid before:

But if the while I think on thee (dear friend)
All losses are restored, and sorrows end.

Когда в тиши, средь думы молчаливой,
Я вызываю память дней былых,
Оплакиваю смерть поры счастливой,
По-прежнему скорбя о тенях дорогих, -

Когда иссохшие влажнеют очи,
И, горестно тоскуя о друзьях,
Сокрытых смертью в беспросветной ночи,
Я воскрешаю облик их в слезах;

Тогда, печалясь о былой печали,
Я возвращаю им мою любовь,
Как будто слез моих они не знали
И ждали быть оплаканными вновь...

Но только вспомню о тебе, мой милый,
Все прошлое покрыто вновь могилой.

When in disgrace with Fortune and men's eyes,
I all alone beweep my outcast state,
And trouble deaf heaven with my bootless cries,
And look upon myself and curse my fate,

Wishing me like to one more rich in hope,
Featured like him, like him with friends possessed,
Desiring this man's art and that man's scope,
With what I most enjoy contented least;

Yet in these thoughts myself almost despising,
Haply I think on thee, and then my state
(Like to the lark at break of day arising
From sullen earth) sings hymns at heaven's gate;

For thy sweet love rememb'red such wealth brings
That then I scorn to change my state with kings.

Когда, гонимый и людьми, и роком,
Один с собой, в отчаянии диком,
Я глушь небес тревожу тщетным криком,
Гляжу на мир ожесточенным оком,

Желая быть надеждами богаче,
Красивее, всегда среди друзей,
Искуснее, не зная неудачи,
И ненавижу все в судьбе моей, -

Я, сам себя за это презирая,
Вдруг вспомню о тебе — и в небеса
(Как жаворонок на заре с лица
Земли) несу мой гимн в преддверье рая...

Так, только вспомнив о любви твоей,
Я презираю жребий королей.