— А ещё мне почему-то страшно.
— Страшно. Просто вы русские боитесь быть счастливыми.
— Не только русские. Между прочим древние римляне даже сами себе не позволяли признаться, что они счастливы, они боялись вызвать зависть богов. Боги не прощают и наказывают людей, которые хотят хоть в чем-то сравниться с ними.
— Эту мазь мне дала очень старенькая бабушка Лиза. Народное средство — лучшее средство от простуды!
— Сейчас как намажешь меня, я как превращусь в ведьму... Будешь знать!
— И улетишь от меня на метле... А самогон, Витек сказал, нужно принимать во внутрь.
— Да? Ну хорошо. Дай мне попробовать.
— Нет. Я уже попробовал. Ты мне нужна живая!
— Соня, это русский казус! У вас в магазине ничего нельзя покупать. У вас пустыня! Но когда ты делаешь визит, на столе есть всё. Прилавок пустой, холодильник полный! У нас — всё наоборот. Ты приходишь в супермаркет, глаза разбегаются. А потом, когда ты идёшь на ужин — приватные друзья — ты садишься за стол, и на столе... [показывает пальцами чуть-чуть]
— Андрюша, ты сгущаешь краски!
— Канапе, потом тебе дают аперитив. [показывает пальцами чуть-чуть] И всё! Вот и всё наше французское гостеприимство.
События фильма происходят во времена СССР в 1983 году.
— Что? Вот так Вы и клеите русских дур, да?
— Клеите?
— Да.
— Что значит клей? Это такой способ любви по-русски? Да, я хочу тебя приклеить к себе очень крепко. На оставшиеся жизни.
— А как ты меня отдирать будешь? Через шесть дней? Я ведь могу приклеиться намертво. Будешь по-живому резать? Понимаешь?
— Ты сегодня злая.
Герои в кинотеатре смотрят фильм Владимира Меньшова «Любовь и голуби».
— О-o, ещё и мокрая насквозь!
— Да. Ей нужен аспирин.
— Аспирин... Самогону ей надо выпить!
— А что такое самогон?
— Тот-же аспирин, только лучше! [укладывают Софью под одеяло] Ну что? Пошли лекарство добывать!
Софья пришла на свидание с Андре, и пока его ждала, насквозь промокла под дождем.
— Что может интеллигентный человек испытывать к этой стране, кроме брезгливости?!
— А я что-то не заметила брезгливости в ваших репортажах о преимуществах социалистического образа жизни...
— Это потому что между строк читать не научились!
— Ну а если вам здесь так тошно, вы-то почему до сих пор не на Елисейских полях?
— Они уже распаханы. Опоздал. Сорок шесть в ноябре. Всё-таки Елисейские поля надо возделывать когда тебе двадцать!
— Ничего. Потерпишь!
— Не могу терпеть... Больно очень.
— Все терпят, и ты терпи. Раз больно, значит — живая!
— Да он в тебя влюбился! Ты что, не можешь допустить, что в тебя можно просто влюбиться? Наш возраст сейчас в большой моде, это я тебе ответственно заявляю! <...> Ну позволь себе хотя бы раз в жизни красивую, короткую, ни к чему не обязывающую связь.
— Ты что, Ира! Нет, нет, нет, нет... Об этом не может быть даже речи! Нет, нет! Нет, я вообще не очень понимаю, что это за отношения, когда никто никому ничем не обязан. Нет! Это исключено!
— Вот и живи, живи со своим партизаном в своей землянке. Вот так пройдёт жизнь и никогда не узнаешь, что на свете есть настоящая любовь, настоящая страсть!
— Красота какая. <...> Боже мой, да откуда же? Ты что, в Париж слетал?
— Почему? Нет, купил здесь, в магазине.
— Как?
— Ну, за валюту, конечно.
— А, ну да, конечно... За наши деньги такое не купишь.
— Ой, кретин, я кретин. Я тебе показывал, что вы бедные, что вы ничего этого не можете купить.
— Нет, ну что ты? Нет, ты очень щедрый.
— Нет, Соня, ты пойми, это не главное. Это всё — не главное. Это красивая упаковка и всё. Вы не можете это купить и вы счастливые люди.
— Да уж.
— Нет, ты не понимаешь. Вы не рабы! Вы не рабы денег. Вы можете не думать о них. Вы можете думать про главное. Любовь, душа, Бог, мироздание... У нас там все разговоры только про деньги. Общество потребления. Купить, купить, купить.
— А у нас — достать, достать, достать, достать. Да я понимаю, Андрюшенька, это, конечно, не главное. Только тогда, когда оно есть, а когда его нет, почему-то кажется, что это самое важное.
— Воспитана была моя мама на классике и поэтому она меня назвала сразу в честь двух Сонь.
— Один момент, я пробую угадать. Первое — Достоевский, Сонечка Мармеладова.
— Ух ты! Какой же ты у меня начитанный!
— Ля Сорбонн!
— А, Сорбонна.
— А вторая?
— А вторая — Дядя Ваня.
— Че-хов. Сейчас я вспомню... «Мы увидим небо в алмазах и мы отдохнём».
— Отдохнём. А я когда выросла сказала, ну как ты могла меня назвать в честь двух таких героинь? Одна из них — падшая женщина, а другая — такая некрасивая и старая дева. А мама мне сказала, что я ничего не понимаю, что они умели любить, они умели жертвовать собой.
Я не знаю, кто такой раб тела! Я не знаю! Нет! Я знаю, Соня! Я раб тела! Я раб твоего тела, Соня!
— А почему ты сейчас подумала о ней?
— А потому что мне очень хорошо! Мне хочется, чтобы всем было хорошо. Мне хочется помочь всем, кому я могу помочь.
— Соня, я буду ревновать тебя к твоей тете! Надеюсь, она у тебя одна?
— Да.
— Ух, гора с плеч...
— Но у меня есть ещё дядя и три двоюродных брата.
— О-о, нет, это удар!
— А как насчет двух племянниц?!
— Нет. Вот это уже слишком... [накрывает ее своим телом, и заключает в своих объятиях] Соня, сейчас я погашу твою искру человеколюбия. Соня, ты должна любить только меня! Меня одного!
- 1
- 2