Чиж & Co

Вновь иду по проклятой земле.
Гермошлема нет на голове.
Сзади дулом автомата в спину тычут мне солдаты,
Жизнь моя висит на волоске.

Я бегу по выжженной земле,
Гермошлем захлопнув на ходу.
Мой «Фантом» стрелою белой на распластанном крыле
С ревом набирает высоту.

Вижу голубеющую даль -
Нарушать такую просто жаль.
Жаль, что ты ее не видишь! Путь наш труден и далек.
Мой «Фантом» несется на восток.

Делаю я левый поворот,
Я теперь палач, а не пилот:
Нагибаюсь над прицелом — и ракеты мчатся к цели.
Впереди еще один заход.

Вижу в небе белую черту -
Мой «Фантом» теряет высоту.
Катапульта — вот спасенье! И на стропах — натяженье,
Сердце — в пятки: в штопор я иду.

Только приземлился, в тот же миг
Из кустов раздался дикий крик:
Желтолицые вьетнамцы верещат в кустах, как зайцы.
Я упал на землю и затих.

Я в жизни видел много съёмов и сам не раз снимал,
В шикарных барах Аризоны и у кафе Кристалл.
Но не могу не удивляться, как простой русский матрос,
Задал в нестандартной ситуации правильный вопрос.

Она сказала: «Would you like to take little walk with me?»
А он не понял нихера,
И предложил ей прогуляться по молу до утра,
Она сказала: «I know the place where we can be free», — (Пройдемся налегке)
Он заглянул в ее глаза и сказал на иностранном языке:
Russo Matroso... Ага, ***и-ёби. О'кей? — О'кей!
Russo Matroso... Ага, ***и-ёби. О'кей? — О'кей!

Короче, спирто и химическая сила их укусила в пах,
Сближенье двух культур происходило в общественных кустах.

И под звёздами Балканскими
Вспоминаем неспроста
Ярославские, рязанские
Да смоленские места.

Вспоминаем очи карие,
Тихий говор, звонкий смех.
Хороша страна Болгария,
А Россия лучше всех!

Он не знал, что можно выжить с утра,
Кто-то черный разжег в его горле огонь,
И он слышит, что на кухне журчит не завернутый кран,
Он сегодня любитель жидкости под номером ноль.

В его переулке есть синий ларек,
Он пристроился в хвост из бесцветных спин,
Но не такой этот страшный порок,
Он просто любитель жидкости номер один.

Ему наплевать, что нетверд его шаг,
И то, что нелепы его слова.
В его кошельке как обычно голяк,
Он просто любитель жидкости под номером два.

Был озабочен очень воздушный наш народ:
К нам не вернулся ночью с бомбежки самолет.
Радисты скребли в эфире, волну найдя едва,
И вот без пяти четыре услышали слова:

Ну дела! Ночь была,
И объекты разбомбили мы дотла.
Мы ушли, ковыляя во мгле.
Мы к родной подлетаем земле.
Вся команда цела, и машина пришла
На честном слове и на одном крыле.

А не спеть ли мне песню о любви,
А не выдумать ли новый жанр,
Попопсовей мотив и стихи,
И всю жизнь получать гонорар.

Мою песню услышат тысячи глаз,
Моё фото раскупят сотни рук,
Моё солнце мне скажет: «Это про нас»,
Посмеётся над текстом лучший друг.

И я стану сверхновой суперзвездой -
Много денег, машина, все дела.
Улыбнувшись ты скажешь: «Как крутой
Я тебя обниму», — ты права...
«Как крутой
Я тебя обниму».

Напишу ка я песню о любви,
Только что-то струна порвалась,
Да сломалось перо. Ты прости,
Может в следующий раз, а сейчас пора
Спать...

В каморке, что за актовым залом
Репетировал школьный ансамбль.
Вокально-инструментальный.
Под названием Молодость.

Ударник, ритм, соло и бас,
И, конечно, Илоника.
Руководитель был учителем пения,
Он умел играть на баяне.

Еще была солистка Леночка,
Та, что училась на год младше.
У нее была была склонность к завышению.
Она была влюблена в ударника.

Ударнику нравилась Оля,
Та, что играла на илонике,
А Оле снился соло-гитарист,
И иногда учитель пения.

Учитель пения, хоть был женат,
Имел роман с географичкой.
Об этом знала вся школа,
Не исключая младших классов.

Он даже хотел развестись,
Но что его держало.
Может быть трое детей,
А, может быть, директор школы.

Ведь тот любил учителя пения,
На переменах они целовались.

Моя сумка, набитая хлебом, била меня по ногам.
Холщовая сумка, набитая хлебом, била меня по ногам.
Но я шел и смеялся,
Смеялся о том о сем.
А потом ударил ливень,
Я промок до нитки.
Но я сбросил ботинки
И потопал от пути босиком.