Напротив, на доме аккуратным белым по синему, прочёл, -
«Что бы ты ни делал, всё равно ты обречён».
Только ты хоть и меньше, но все-таки больше меня.
А завтра, как проснешься, будем жевать жвачки.
Напихаем полный рот, каждый пусть съест хоть по четыре пачки.
Я вспомнил, что, когда мне было столько же лет, сколько сейчас тебе,
Жвачек совсем не было, продавался только один вид, и то – не везде.
У этих безымянных жвачек было три вкуса: мятный, яблочный и апельсиновый.
Я больше всего любил апельсиновую жевательную резинку, вкус у нее был и впрямь резиновый.
Это была плохая жвачка, не такая, как делают сейчас.
Разваливалась на комочки, пузыри можно было надуть всего несколько раз.
Но я бы многое отдал, чтобы её вместе с тобой пожевать.
А сейчас, спокойной ночи, жвачки, злые медведи и Федя ложатся спать.
Жизнь жестче, чем все, что кто бы то ни было на 35 мм снял,
Жизнь жестче, чем ты ожидал, когда был мал.
Чтобы её смягчить у меня не хватит мощи,
Жизнь жестче, да, точно, жизнь жестче.
Были в Икее, снова видели Бога, он похож на тебя немного,
Такая же недотрога, немного похож на меня, такая же размазня,
Те же усмешки, замашки, я сказал ему:
«Боже, мы устали в Икее твоей, мы в Икее твоей растеряшки,
Где нам взять наши деньги на все твои чашки?»
Я перепробовал столько профессий
чтобы от этого избавиться.
и вот я теперь сижу в скафандре,
мне в скафандре не нравится.
но боюсь даже на орбите
никуда не денется это.
Милый друг, ничего не бойся.
Это просто такая игра:
Каждое рождество вместо деда мороза
К самым смелым детям приходят доктора.
Где твои желуди, милая?
Разбитый отчаянием, убитый горем,
Уродливым коричневым куском мыла,
Я шел к тебе три месяца морем.
Подбитый слоном упаду к твоим ногам,
В пустую нору буду тыкаться безумных муравьедов тысячей носов.
Без твоего имени слова — утомительный гам,
Твое молчание страшнее тысячи слов.
Желуди съедены, слоны умирают молча.
Всех муравьедов смяли, собрали в охапку.
Мыло теперь обмылок.
Нора оказалась волчья.
Милая, дай хотя бы последний раз уткнуться в твою меховую шапку.
Остаётся искать того, кто ноту грусти правильно вытянуть сможет.
Такой человек, вполне возможно, сверху мой сосед,
по осени вывешивающий на балкон флаг государственный, а это явный жест
отчаяния от накатившего одиночества, простой сигнал
того, что «Эй, я с вами хочу быть, люди!» Так прочитал
этот перформанс я.