Сергей Трофимов

Ах, воля-волюшка, земля сырая,
Кому спасение, кому покой.
А в небе радуга вратами рая
Горит над бездною беды людской.

Я угораю, мне хочется смыться,
Раствориться в артериях Водоканала,
Ржавым потоком по трубам носиться
Вырываясь как гейзер в рабочих порталах.

И не смотреть, как над голым народом,
В белом облаке пара, заметно не сразу,
Тускло блестит во всю ширь небосвода,
Дно беспощадного медного таза.

Тут парят так, что мне нехорошо,
Мозги кипят, но я участник шоу.
Но я участник шоу...

Но я участник шоу...

Парят метлою нужды и порока,
И сознание привычно становится раком,
Мысли приходят в формат караоке,
В список репертуара под водку с форшмаком.

Русский шансон и цыганское хокку,
Замастырит ансамбль бурятского джаза.
Я постою возле шаечки сбоку,
Чтоб не попасть под раздачу экстаза.

Я потерялся в общественной бане,
Просто сгинул, как мамонт, гудбай, моя бейба...
Общество парит, и в душном тумане,
Пьяный банщик творит непристойные требы.

Голые люди безумно довольны,
Носят пиво на блюде, и вовсе не больно,
Получить в свою голову порцию пара.
Людям всё пофигу, если задаром.

В ней явно что-то есть, хоть не красавица,
Как тюнингованная BMW,
Такие отставным майорам нравятся,
Но где майору столько взять лавэ?
Вообще сказать была мыслишка,
А как бы нам бы с ней разок…
Но каждый раз – я пьяный слишком,
И ей текила сносит мозг!

Текила-бум!
Ой, текила… текила…
Текила-бум!
Лос бухлос кукарача....
Текила-бум!
Что же ты натворила...
Текила-бум!
Пропустите женщину на карачках!

Она заложница эмансипации,
На ней бедняге целый воз проблем.
Попала в ножницы цивилизации,
Кто был никем, те стали сразу всем.
И ей по-бабски выть охота,
От непростых мужицких дум.
Но мы вдвоем, уже суббота,
И в баре есть текила-бум!

Текила-бум! Бум! Текила-бум! Бум!
Не тормози, родная, пей со мной!
Текила-бум! Бум! Текила-бум! Бум!
Какая ж ты дурная, Боже ж мой!

Сегодня пятница – пора расслабиться,
Не зря Господь придумал выходной.
Пойду, напьюсь в кабак с подружкой-пьяницей,
Мы накрываемся одной волной…

Она, вообще-то, бизнес-вумен,
И упакована как ГУМ,
Я нужен ей не для бэдрума,
А чтоб вонзить текилу-бум!

Мы сильные, мы бравые,
У нас торпеды ржавые,
Не трогай нас, и дольше проживёшь!
Запущены реакторы
И вопреки всем факторам
Подлодка режет океан как нож.

Тревога относительна,
Но паритет сомнителен,
И мы готовы за свою страну,
Послать к едрёной матери любого, кто в фарватере
Мешает нам прорваться в глубину.

Как кильки утрамбованы,
В наш корпус бронированный,
Сто выдохов и вдохов в унисон.
Подводное монашество -
Мы молим Бога нашего:
«Остави нас во здравии Кессон!»

Мы вытянем, мы справимся,
Пройдём и не подставимся,
Через глубины, через — «не могу»,
Чтоб не досталось ворогу
Всё то, что было дорого
Нам на родном, далёком берегу.

Чтоб не досталось ворогу
Всё то, что было дорого
Нам на таком далёком берегу.

Нынче всё не так, нынче стало жить как-то сытно затейливо.
В душах полумрак хочет потушить в них лампаду последнюю.
Но, пока я живу и верю,
Этот свет озарит, согреет
Даже перед бездной на краю.

Сколько на веку повидала Русь лютых нехристей, ворогов,
Сколько раз налетали стаями чёрные вороны.
И дымился закат кровавый
На мечах палачей стоглавых,
На потеху демонам войны.
Сколько было склок, сколько было слов в оправдание трусости,
Сколько в деревнях горевало вдов из-за подлости, глупости.
Но сходил Святый Дух в земное
И вставали полки стеною,
Чтобы веру русскую спасти.

На этом «скоке» — я сорвал не малый куш,
И лёг на дно, покуда не утихнет «шухер» ,
И заповедная, не пуганная глушь,
Меня узнала, как геолога Андрюху.

Провинциальная, текучая тоска,
Меня опутывала, словно паутина,
И чтоб развеяться от этого слегка,
Я познакомился с буфетчицею Ниной,
Ах, Нина, Ниночка — ошибочка моя,
Вы там в начальниках, а я сижу на «киче»,
Но я простил Вас и обиды не тая,
От всей души желаю счастья в жизни личной.

И как-то раз, замлев от баньки и любви,
С душой сверкающей, как новые калоши,
Как говорил один мой кореш: «Се-ля-ви»,
Я ей сказал, кто я и где зарыты гроши.

На утро граждане, в коротких пиджаках,
Мне предъявили государственные ксивы,
И я с манжетами, стальными на руках,
Годков на пять, простился с вольною Россией.