Это апелляция к воспаленным чувствам верующих. Самое интересное, что они бы никогда не додумались защищать свои чувства, потому что многие верят очень вяло и неопределенно, не объясни им это, зато, когда стало понять, что верующего можно обидеть, все бросились обижаться. Насколько было *** и тихо до принятия этого закона, и насколько взбесились все, кому раньше было плевать. Это столкновение людей лбами сработано идеально.
Почему? Кто имеет право причинять боль другому человеку?
Не надо подстраиваться, просто прежде чем причинить боль другому, спросить надо себя:"Кто мне дал такое право?"
Максим, своими комментариями вы причиняете мне боль. А следуя логике цитаты, вы не вправе так поступать.
Будьте добры, не комментируйте больше, дабы не причинять мне боль!
P. S. Максим, ничего личного. Лишь хотел донести бессмысленность фразы.
Максим, вот ваша совесть ответила вам, что ваши комментарии безобидны.
Но по факту они причиняют мне боль.
Коллизия. И как поступите в этом случае? )))
Вы говорите, что Вам больно и мы перестаём общаться на эту тему.
Хотя хочется спросить: почему Вам дольно? По-братски и по-дружески, пробуем понять друг друга. Когда понимание бесполезно искать, возвращаемся к первой идее — перестаём общаться.
Максим, так я ж гипотетически перешел на личности для большего понимания смысла фразы.
Ведь ваша совесть может и недогадываться, что вы причиняете боль другому. Хотя тот другой может безумно страдать от боли.
Вот еще один пример из жизни, очень показательный:
... Я всегда полагал, что для сердца человеческого нет ничего мучительнее терзаний и жажды любви. Но с этого часа я начал понимать, что есть другая, и, вероятно, более жестокая пытка: быть любимым против своей воли и не иметь возможности защищаться от домогающейся тебя страсти. Видеть, как человек рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты ничем не можешь ему помочь, что у тебя нет сил вырвать его из этого пламени. Тот, кто безнадежно любит, способен порой обуздать свою страсть, потому что он не только её жертва, но и источник; если влюбленный не может совладать со своим чувством, он, по крайней мере, сознает, что страдает по собственной вине. Но нет спасения тому, кого любят без взаимности, ибо над чужой страстью ты уже не властен и, когда хотят тебя самого, твоя воля становится бессильной. Пожалуй, только мужчина может в полной мере почувствовать безвыходность такого положения, только он, вынужденный противиться, чувствует себя при этом и жертвой и преступником. Потому что, если женщина обороняется от нежелательной страсти, она подсознательно повинуется инстинкту своего пола: кажется, сама природа вложила в нее этот изначальный жест отказа, и даже когда она уклоняется от самого пылкого вожделения, ее нельзя назвать бесчеловечной. Но горе, если судьба переставит чаши весов, если женщина, преодолев стыдливость, откроет сердце мужчине, если она предложит ему свою любовь, еще не будучи уверена во взаимности, а он, предмет ее страсти, останется холодным и неприступным! Это тупик, и выхода из него нет — ибо не пойти навстречу желанию женщины означает нанести удар её гордости, ранить её стыдливость; отвергая любовь женщины, мужчина неизбежно оскорбляет самые высокие ее чувства. Тут уже никакого значения не имеет деликатность отказа, бессмысленны все вежливые, уклончивые слова, оскорбительно предложение просто дружбы; если женщина выдала свою слабость, всякое сопротивление мужчины неминуемо превращается в жестокость; отказываясь от её любви, он всегда становится без вины виноватым. Страшные, нерасторжимые узы! Только что ты еще был свободен, принадлежал самому себе и никому ничем не был обязан, и вот внезапно тебя подстерегают, преследуют, как добычу, ты становишься целью чужого, нежеланного желания. Потрясенный до глубины души, ты знаешь: теперь днём и ночью кто-то ждёт тебя, думает о тебе, тоскует и томится по тебе, и этот кто-то — женщина. Она хочет, требует, она жаждет тебя каждой клеточкой своего существа, всем своим телом. Ей нужны твои руки, твои волосы, твои губы, твое тело и твои чувства, твои ночи и твои дни, всё, что в тебе есть мужского, и все твои мысли и мечты. Она хочет всё делить с тобой, всё взять у тебя и впитать в себя. Спишь ты или бодрствуешь — где-то в мире есть теперь существо, которое беспокойно ожидает тебя, ревниво следит за тобой, мечтает о тебе. Что толку, если ты стараешься не думать о той, которая всегда думает о тебе, что толку, если ты пытаешься ускользнуть, — ведь ты принадлежишь уже не себе, а ей. Другой человек теперь, как зеркало, хранит твое отражение — нет, не так, ведь зеркало отражает твой лик только тогда, когда ты сам, по своей воле подходишь к нему; она же, эта любящая тебя женщина, она вобрала тебя в плоть и кровь свою, ты все время в ней, куда бы ты ни скрылся. Ты теперь навечно заточён в другом человеке и никогда больше не будешь самим собой, никогда больше не будешь свободным, и тебя, неповинного, всегда будут к чему-то принуждать, к чему-то обязывать; ты все время чувствуешь, как эта неотступная мысль о тебе жжёт твое сердце. Охваченный ненавистью и страхом, ты вынужден терпеть страдания той, которая тоскует по тебе; и я знаю теперь: для мужчины нет гнёта более бессмысленного и неотвратимого, чем быть любимым против воли, — это пытка из пыток, хотя и вина без вины.
Про мысль Цвейга:
Страдать можно заставить и самому себя — это верно. Но ведь всегда должен появиться вопрос — НАФИГА?
И вот тут так же: "Право делать больно имеешь, но нафига им пользоваться — ты врач?". А когда не имеешь, то тем более спроси: "Нафига я это делаю — имею ли право?"
Вот скажите: имею ли я право лезть в Вашу личную жизнь? Имею ли я право лезть в Ваши взгляды? Какое мне дело до Вашей религии, если у меня другая? Какое право я имею убеждать Вас, что Ваш Бог хуже моего или убеждать Вас, что ваши родители хуже моих?
Узко мыслит.
Под всех не подстроишься.
Это апелляция к воспаленным чувствам верующих. Самое интересное, что они бы никогда не додумались защищать свои чувства, потому что многие верят очень вяло и неопределенно, не объясни им это, зато, когда стало понять, что верующего можно обидеть, все бросились обижаться. Насколько было *** и тихо до принятия этого закона, и насколько взбесились все, кому раньше было плевать. Это столкновение людей лбами сработано идеально.
Почему? Кто имеет право причинять боль другому человеку?
Не надо подстраиваться, просто прежде чем причинить боль другому, спросить надо себя:"Кто мне дал такое право?"
Максим, своими комментариями вы причиняете мне боль. А следуя логике цитаты, вы не вправе так поступать.
Будьте добры, не комментируйте больше, дабы не причинять мне боль!
P. S. Максим, ничего личного. Лишь хотел донести бессмысленность фразы.
))) Я сострадаю с Вами.
Quasar, в цитате имеется ввиду, совесть. Прежде чем что-то совершить, спросите у неё, а не причиню ли я боль понапрасну.
Максим, вот ваша совесть ответила вам, что ваши комментарии безобидны.
Но по факту они причиняют мне боль.
Коллизия. И как поступите в этом случае? )))
Вы говорите, что Вам больно и мы перестаём общаться на эту тему.
Хотя хочется спросить: почему Вам дольно? По-братски и по-дружески, пробуем понять друг друга. Когда понимание бесполезно искать, возвращаемся к первой идее — перестаём общаться.
Максим, так я ж гипотетически перешел на личности для большего понимания смысла фразы.
Ведь ваша совесть может и недогадываться, что вы причиняете боль другому. Хотя тот другой может безумно страдать от боли.
Вот еще один пример из жизни, очень показательный:
... Я всегда полагал, что для сердца человеческого нет ничего мучительнее терзаний и жажды любви. Но с этого часа я начал понимать, что есть другая, и, вероятно, более жестокая пытка: быть любимым против своей воли и не иметь возможности защищаться от домогающейся тебя страсти. Видеть, как человек рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты ничем не можешь ему помочь, что у тебя нет сил вырвать его из этого пламени. Тот, кто безнадежно любит, способен порой обуздать свою страсть, потому что он не только её жертва, но и источник; если влюбленный не может совладать со своим чувством, он, по крайней мере, сознает, что страдает по собственной вине. Но нет спасения тому, кого любят без взаимности, ибо над чужой страстью ты уже не властен и, когда хотят тебя самого, твоя воля становится бессильной. Пожалуй, только мужчина может в полной мере почувствовать безвыходность такого положения, только он, вынужденный противиться, чувствует себя при этом и жертвой и преступником. Потому что, если женщина обороняется от нежелательной страсти, она подсознательно повинуется инстинкту своего пола: кажется, сама природа вложила в нее этот изначальный жест отказа, и даже когда она уклоняется от самого пылкого вожделения, ее нельзя назвать бесчеловечной. Но горе, если судьба переставит чаши весов, если женщина, преодолев стыдливость, откроет сердце мужчине, если она предложит ему свою любовь, еще не будучи уверена во взаимности, а он, предмет ее страсти, останется холодным и неприступным! Это тупик, и выхода из него нет — ибо не пойти навстречу желанию женщины означает нанести удар её гордости, ранить её стыдливость; отвергая любовь женщины, мужчина неизбежно оскорбляет самые высокие ее чувства. Тут уже никакого значения не имеет деликатность отказа, бессмысленны все вежливые, уклончивые слова, оскорбительно предложение просто дружбы; если женщина выдала свою слабость, всякое сопротивление мужчины неминуемо превращается в жестокость; отказываясь от её любви, он всегда становится без вины виноватым. Страшные, нерасторжимые узы! Только что ты еще был свободен, принадлежал самому себе и никому ничем не был обязан, и вот внезапно тебя подстерегают, преследуют, как добычу, ты становишься целью чужого, нежеланного желания. Потрясенный до глубины души, ты знаешь: теперь днём и ночью кто-то ждёт тебя, думает о тебе, тоскует и томится по тебе, и этот кто-то — женщина. Она хочет, требует, она жаждет тебя каждой клеточкой своего существа, всем своим телом. Ей нужны твои руки, твои волосы, твои губы, твое тело и твои чувства, твои ночи и твои дни, всё, что в тебе есть мужского, и все твои мысли и мечты. Она хочет всё делить с тобой, всё взять у тебя и впитать в себя. Спишь ты или бодрствуешь — где-то в мире есть теперь существо, которое беспокойно ожидает тебя, ревниво следит за тобой, мечтает о тебе. Что толку, если ты стараешься не думать о той, которая всегда думает о тебе, что толку, если ты пытаешься ускользнуть, — ведь ты принадлежишь уже не себе, а ей. Другой человек теперь, как зеркало, хранит твое отражение — нет, не так, ведь зеркало отражает твой лик только тогда, когда ты сам, по своей воле подходишь к нему; она же, эта любящая тебя женщина, она вобрала тебя в плоть и кровь свою, ты все время в ней, куда бы ты ни скрылся. Ты теперь навечно заточён в другом человеке и никогда больше не будешь самим собой, никогда больше не будешь свободным, и тебя, неповинного, всегда будут к чему-то принуждать, к чему-то обязывать; ты все время чувствуешь, как эта неотступная мысль о тебе жжёт твое сердце. Охваченный ненавистью и страхом, ты вынужден терпеть страдания той, которая тоскует по тебе; и я знаю теперь: для мужчины нет гнёта более бессмысленного и неотвратимого, чем быть любимым против воли, — это пытка из пыток, хотя и вина без вины.
© Стефан Цвейг. Нетерпение сердца
Про мысль Цвейга:
Страдать можно заставить и самому себя — это верно. Но ведь всегда должен появиться вопрос — НАФИГА?
И вот тут так же: "Право делать больно имеешь, но нафига им пользоваться — ты врач?". А когда не имеешь, то тем более спроси: "Нафига я это делаю — имею ли право?"
Вот скажите: имею ли я право лезть в Вашу личную жизнь? Имею ли я право лезть в Ваши взгляды? Какое мне дело до Вашей религии, если у меня другая? Какое право я имею убеждать Вас, что Ваш Бог хуже моего или убеждать Вас, что ваши родители хуже моих?
Правильно — не имею! Моё право на общение с Вами заканчивается там, где начинается Ваше неприятно.