Марина Ивановна Цветаева

Рок, как я понимаю, в самой любви к этому человеку.

Москва, 27-го русск. февраля 1921 г.
Мой Сереженька!
Если Вы живы — я спасена.
18-го января было три года, как мы расстались. 5-го мая будет десять лет, как мы встретились.
— Десять лет тому назад.—
Але уж восемь лет, Сереженька!
— Мне странно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы — и лбом — руками — грудью отталкиваю то, другое.— Не смею.— Вот все мои мысли о Вас.
Не знаю судьбы и Бога, не знаю, что им нужно от меня, что задумали, поэтому не знаю что думать о Вас. Я знаю, что у меня есть судьба.— Это страшно.—
Если Богу нужно от меня покорности,— есть, смирения — есть — перед всем и каждым! — но, отнимая Вас у меня, он бы отнял — жизнь, разве ему
А прощать Богу чужую муку — гибель — страдания,— я до этой низости, до этого неслыханного беззакония никогда не дойду.— Другому больно, а я прощаю! Если хочешь поразить меня, рази — меня — в грудь!
Мне трудно Вам писать.
Быт,— всё это такие пустяки! Мне надо знать одно — что Вы живы. А если Вы живы, я ни о чем не могу говорить: лбом в снег! Мне трудно Вам писать, но буду, пч 1/1000 000 доля надежды: а вдруг?! Бывают же чудеса! — Ведь было же 5? ое мая 1911 г.— солнечный день — когда я впервые на скамейке у моря увидела Вас. Вы сидели рядом с Лилей, в белой рубашке. Я, взглянув, обмерла: — Ну, можно ли быть таким прекрасным?! Когда взглянешь на такого — стыдно ходить по земле!
Это была моя точная мысль, я помню.
— Сереженька, умру ли я завтра или до 70 л. проживу — всё равно! — я знаю, как знала уже тогда, в первую минуту:
— Навек.— Никого другого.— Я столько людей перевидала, во стольких судьбах перегостила,— нет на земле второго Вас, это для меня роковое.
Да я и не хочу никого др, мне от всех брезгливо и холодно, только моя легко взволнов игрющая поверх радуется людям: голосам, глазам, словам. Всё трогает, ничто не пронзает, я от всего мира заграждена — Вами.
Я просто НЕ МОГУ никого любить!
_____
Если Вы живы — тот кто постарается доставить Вам это письмо — напишет Вам о моей внешней жизни.— Я не могу.— Не до этого и не в этом дело.
Если Вы живы — это такое страшное чудо, что ни одно слово не достойно быть произнесенным,— надо что-то другое.
Но, чтобы Вы не слышали горестной вести из равнод уст,— Сереженька, в прошлом году, в Сретение, умерла Ирина. Болели обе, Алю я смогла спасти, Ирину — нет.
С, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. Сделайте как я; не помните.
Не для В и не для св утешения — а как простую правду скажу: И была очень странным, а м б вовсе безнадеж ребенком,— всё время качалась, почти не говорила,— м б — рахит, м б — вырождение,— не знаю.
Конечно, не будь Революции —
Но — не будь Революции — Не принимайте моего отношения за бессердечие. Это — просто — возможность жить. Я одеревенела, стараюсь одеревенеть. Но — самое ужасное — сны. Когда я вижу ее во сне — кудр голову и обхмызганное длинное платье — о, тогда, Сереженька,— нет утешенья, кроме смерти.
Но мысль: а вдруг С жив?
И — как ударом крыла — ввысь!
Вы и Аля — и еще Ася — вот всё, что у меня за душой.
Если Вы живы, Вы скоро будете читать мои стихи, из них многое поймете. О, Господи, знать, что Вы прочтете эту книгу,— что бы я дала за это! — Жизнь? — Но это такой пустяк.— На колесе бы смеялась!
Эта клигд для меня священная. это то, чем я жила, дышала и держалась все эти годы.— Это НЕ КНИГА.—
___
Не пишу Вам подробное смерти Ирины. Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела — чудо. Я вырывала ее у смерти, а я была совершенно безоружна!
Не горюйте об Ирине, Вы ее совсем не знали, подумайте, что это Вам приснилось, не вините в бессердечии, я просто не хочу Вашей боли,— всю беру на себя!
У нас будет сын, я знаю, что это будет,— чудесный героический сын, ибо мы оба герои. О, как я выросла, Сереженька, и как я сейчас достойна Вас!
___
Але 8 л. Невысокая, узкоплечая, худая. Вы — но в светлом. Похожа на мальчика.— Психея.— Господи, как нужна Ваша родств порода!
Вы во многом бы ее поняли лучше, точнее меня.
Смесь лорда Ф и маленького Домби — похожа на Глеба — мечтательность наследника и ед сына. Кротка до безвольности — с этим упорно я неудачно борюсь — людей любит мало, слишком зорко видит,— зорче меня! А так как настоящих мало — мало и любит. Плам любит природу, стихи, зверей, героев, все невинное и вечное.— Поражает всех, сама к мнению других равнодушна.— Ее не захвалишь! — Пишет странные и прекр стихи. Вас помнит и любит страстно, все Ваши повадки и привычки,— и как Вы читали книгу про дюйм, и потихоньку от меня курили, и качали ее на качалке под завывание: Бу—уря! — и как с Б ели розовое сладкое, и с Гвым топили камин, и как зажиг ёлку — всё помнит.
Сереженька! — ради нее — надо, чтобы Вы были живы!
Пишу Вам в глубокий час ночи, после трудного трудового дня, весь день переписывала книгу,— для Вас, Сереженька! Вся она — письмо к Вам. Вот уже 3 дня, как не разгибаю спины.— Последнее, что я знаю о Вас: от Аси, что в начале мая были письма к М. Дальше — тьма…
— Ну —
— Сереженька! — Если Вы живы буду жить во что бы то ни стало, а если Вас нет — лучше бы я никогда не родилась!
Не пишу: целую, я вся уже в Вас — так, что у меня уже нет ни глаз, ни губ, ни рук,— ничего, кроме дыхания и биения сердца.
Марина.