Виктория Лихтенвальд

— Да что ты знаешь об искушении, — прошипел парень, кинув яростный взгляд на собеседника. — Ты даже представить себе не можешь, что это такое — видеть все свои желания в одном только человеке, который никогда не будет твоим.

— Все врут.
— Я думал, ты оптимист.
— Я оптимист.
— Если бы все оптимисты были такими, то мир вокруг нас стал бы полным дерьмом.
— Он и так полное дерьмо.
— Я так и понял, Фил.

Наша жизнь устроена так, что мы не болью платим за счастье — мы счастьем платим за боль.

— Я отчаянный человек, — сказала она, выуживая сигарету за сигаретой; пальцы её тряслись. — Я настолько отчаянный человек, что при первом единственном слове, непонравившемся мне, я могу бросить человека, которого любила слишком долго. Настолько, что, получив возможность сесть на поезд и умчаться без денег, без еды, без будущего, я её не упущу — и обязательно уеду. Настолько, что, выходя в открытое поле, я приговариваю: «Один в поле — воин». Я отчаянный — чертовски отчаянный — человек. Я настолько отчаянный, сэй, что, ненавидя любовь и все её проявления, я в первую же секунду отдам своё сердце человеку, проявившему ко мне хотя бы капельку этой проклятой нежности.

Единственное, что действительно нельзя сосчитать, — злобу в человеке.