Александра Захарова

…Зимы запирают двери.
Осень, став ужасным зверем,
Превратила свет в химеру.
Вёсны, лета — все одно:
«Тьма — и больше ничего».

Теперь мы — тень, последний струнный всхлип.
Но плакать здесь нельзя. И нет нужды.
Земля издаст едва поющий скрип —
и мы проснемся там, где так нужны.

Подтянем струны, выстроим басы —
и будем петь для вечности, для вас.
Слова просты. Слова всегда просты:

Цените час. Цените каждый час.

Короче, друг мой, я всё это время себя собирала снова:
Толстела, худела, жила, пьянела (но вовсе не от спиртного).
Катились будни, и я катилась, весь мир за собой увлекая.
А в спину летели обрывки писем и фраза «Она не такая!».

Летели тексты, летели люди, летели весенние птахи,
И я купалась в прекрасной жизни, как утром в его рубахе.

Короче, друг мой, я прилетела. Готова служить Высоким.
А ты присмотри за мной, ладно?
С Богом!
Ах, Бог ты мой синеокий!..

Одни видят сны. Но их жизнь — настоящий сон.
Другие живут. Но их жизнь — как глухой притон.

Твой выбор. Твоя сторона. И твои мечты.
Падение только сюда.
Остальное — ты.

Когда кустится в ладони клевер,
И солнце щиплет, и ветер гладит,
Ты веришь в мир, как никто не верил.
Тебя, счастливую, лихорадит.

Будь правдивым, мой дорогой непослушный мальчик. Пусть вобьется набатом «нет!» в твой воздушный дом, но ты будешь спокоен. Ведь ты — не такой, как раньше. Эта храбрость теперь полыхает в тебе огнем.

Понимаешь, мой дорогой, непослушный мальчик: говорить можно много, а можно — по существу. Если правда на свет появиться желает раньше, то словам суждено затеряться в глухом лесу.
Понимаешь, никто не любит понятных истин. Легче пулю пустить себе в лоб, чем сказать: «Давай...». И преследуя чьи-то цветущие солнцем жизни, понадеяться, что попадешь непременно в рай.

Если заметишь на сцене птицу,
Крылья которой покрылись пылью,
Знай: она их отряхнуть стремиться,
Сделав для зрителей сказку былью.

Это же Питер. Друг перьев и стран,
Творческий замок и маленький дом.
Он обнажает серьезный талант,
Тот, что однажды расскажет о нем.

Это же Питер. Такой вот чудак.
С ним подружиться — исчезнуть навек.
Мне улыбаются все города.
Питер целует, снимая берет.

Это же Питер. Город дождей,
Город изменчивых лиц и имен,
Город хороших, волшебных людей.
Ими бы хвастался каждый район.

Это же Питер. Город сердец,
Пылких признаний и плеска воды.
В Питере все, где начало — конец,
Все, что кончается — встреча судьбы.

Мы с тобой допивали все то, что было на дне,
что осталось от нежных нектаров, питающих вены.
Мы горели в воде и тонули в бурлящем огне.
В каждом доме ломались к чертям окна, двери и стены.

Это было давно. А теперь — тишина и покой.
И одна только песня в стареньком магнитофоне.
Нет, мы все еще здесь. Допиваем вишневый прибой.
Но висят на крючках золотых золотые короны.

Ты прыгаешь утром в пальто и — вперед, на подвиг!
Хоть места в вагоне метро для меня и нет,
Я рядом, сынок. Я — руль твой и поворотник,
Я — свежесть цветов и солнечный мягкий свет.

Когда все вокруг поет о деньгах, успехе,
Мой голос становится тихим и ледяным.
Но я оживаю в твоем звонком-звонком смехе,
В вечерних часах, проводимых с тобой одним.

Кто сказал, что осень не может быть океаном,
Течь, как чай в холода, и впитаться в девчачью кровь?
Да, ругала тебя, но теперь уже я не стану.
Ты, октябрь, меня изменил и меняешь вновь.

И последним листочком вдохнет ледяной октябрь.
Тишина будет вечно плескаться в моей груди.
Я воскресну, как тот, упомянутый всуе Лазарь,
Потому что пора моей жизни вперед идти.

Пусть колышутся листья, как волны о дикий берег.
Пусть во всей атмосфере витает простор Земли.
Волшебство прилетит даже к тем, кто в него не верит.
Если примет нас ветер, то и мы бы его — смогли.