Александра Захарова

Одни видят сны. Но их жизнь — настоящий сон.
Другие живут. Но их жизнь — как глухой притон.

Твой выбор. Твоя сторона. И твои мечты.
Падение только сюда.
Остальное — ты.

Это же Питер. Друг перьев и стран,
Творческий замок и маленький дом.
Он обнажает серьезный талант,
Тот, что однажды расскажет о нем.

Это же Питер. Такой вот чудак.
С ним подружиться — исчезнуть навек.
Мне улыбаются все города.
Питер целует, снимая берет.

Теперь мы — тень, последний струнный всхлип.
Но плакать здесь нельзя. И нет нужды.
Земля издаст едва поющий скрип —
и мы проснемся там, где так нужны.

Подтянем струны, выстроим басы —
и будем петь для вечности, для вас.
Слова просты. Слова всегда просты:

Цените час. Цените каждый час.

Мы родились не вовремя и немножечко поэтичными.
Мы родились не в городе — в называемых неприличными
Бело-пустынных домиках, громко дышащих полуставнями.
Мы родились не вовремя. Нас никто не задумал равными.
Чайки нас кличут за́ морем, омывающим наше прошлое.
Звезды кричат и падают, рассыпаясь по небу крошками.
Мы родились запретными. Мы для мира себе царапаем
Руки и сердце перьями. В океанах событий плаваем.

Эпицентр души и экватор тела.
Если б знала Земля о такой Луне,
То ни в жесть, никогда бы не захотела
Вот такого вот «спутника». Легче мелом
Начертить серый круг на своей спине.

Зверь, которого выгнали из вольера,
Не сказав, как ему в этом мире жить.
Кто-то умный назвал это «новой эрой».
Я зову это просто «потерей веры
И надежды на то, что смогу любить».

Мы с тобой уедем куда-нибудь далеко,
Чтобы вместо реки — шоколадное молоко,
Вместо солнца — опустится к городу наш фонарь,
И впервые звонить будут птицы, а не звонарь.

Мы с тобой допивали все то, что было на дне,
что осталось от нежных нектаров, питающих вены.
Мы горели в воде и тонули в бурлящем огне.
В каждом доме ломались к чертям окна, двери и стены.

Это было давно. А теперь — тишина и покой.
И одна только песня в стареньком магнитофоне.
Нет, мы все еще здесь. Допиваем вишневый прибой.
Но висят на крючках золотых золотые короны.

…Зимы запирают двери.
Осень, став ужасным зверем,
Превратила свет в химеру.
Вёсны, лета — все одно:
«Тьма — и больше ничего».

Ты прыгаешь утром в пальто и — вперед, на подвиг!
Хоть места в вагоне метро для меня и нет,
Я рядом, сынок. Я — руль твой и поворотник,
Я — свежесть цветов и солнечный мягкий свет.

Когда все вокруг поет о деньгах, успехе,
Мой голос становится тихим и ледяным.
Но я оживаю в твоем звонком-звонком смехе,
В вечерних часах, проводимых с тобой одним.

Понимаешь, мой дорогой, непослушный мальчик: говорить можно много, а можно — по существу. Если правда на свет появиться желает раньше, то словам суждено затеряться в глухом лесу.
Понимаешь, никто не любит понятных истин. Легче пулю пустить себе в лоб, чем сказать: «Давай...». И преследуя чьи-то цветущие солнцем жизни, понадеяться, что попадешь непременно в рай.

Будь правдивым, мой дорогой непослушный мальчик. Пусть вобьется набатом «нет!» в твой воздушный дом, но ты будешь спокоен. Ведь ты — не такой, как раньше. Эта храбрость теперь полыхает в тебе огнем.

Короче, друг мой, я всё это время себя собирала снова:
Толстела, худела, жила, пьянела (но вовсе не от спиртного).
Катились будни, и я катилась, весь мир за собой увлекая.
А в спину летели обрывки писем и фраза «Она не такая!».

Летели тексты, летели люди, летели весенние птахи,
И я купалась в прекрасной жизни, как утром в его рубахе.

Короче, друг мой, я прилетела. Готова служить Высоким.
А ты присмотри за мной, ладно?
С Богом!
Ах, Бог ты мой синеокий!..