Анна Гапошина (Аня Лекс)

обещай, что тебя ничто никогда не сломит.
не убьет.
не поранит.
не вынет всухую душу.
что ты будешь стараться стать ежедневно лучше,
даже если в тебе уже все нестерпимо
стонет.
я не просто так, честно, правда, хочу.
послушай,

между улиц звонки стандартные бьют по слуху,
каблуки
собирают листья сухой гармошкой
(это так раздражает).
до дома еще немножко.
появилась привычка тщетно бродить
по кругу.

этой свитерной осенью меньше дождей,
чем чая.
я боюсь, что однажды шарфом меня
задушит.

всё равно ты пытайся стать
ежедневно
лучше.
и тебя ничего не сломит,
пообещай
мне.

с детства не люблю делиться сладостями
и людьми.

когда тебя обнимают так же,
как стаю прочих.

и улыбаются так же, как и другим.
и точно так же
желают спокойной ночи.

Могу я вас попросить больше не звонить?
Из прошлого мне и слышно вас еле-еле.
Помехи на этой линии надоели.
Звонки ваши прижимают меня к постели,
И я болею недели, месяцы или год.

Так было всегда: я боюсь продолжений арий.
Я чувствую в проводах ваших запах гари.
Горит ли от нежности или же догорает?
А если горишь, то она тебя пусть спасает,
А я больше не умею тушить высот.

и, конечно же, априори не я права,
и на это находится сотня любых причин.
у меня дикий кашель, и кружится голова.
приезжай меня и лечи.

на усталость сейчас никто не имеет прав.
под ногами стелется черная полоса.
от глагольных рифмовок и пьяных ночных орав
приезжай меня и спасай.

отдавать обещание быть навсегда твоим
светлым будущим, не нарушать устав,
как ложиться пораньше и проще смотреть на мир
приезжай меня и заставь.

пост-сентябрь активно красит мой город в хну,
и включает ему фонари уже где-то в шесть.

я, наверное, уже скоро с ума свихнусь.
приезжай и останься здесь.

самые больные ушибы
методом проб и ошибок.
проб — самых низких.
ошибок — самых огромных.
если глаза
становятся монохромными,
надо бежать
и исполосовывать карту.
август убит словабельными
вендеттами.
вообще, здесь должно быть написано
«здравствуй, как ты?»,
но будет
это.

Эта тема
должна быть закрыта за майскими
створками.
Я тебя
прочитала, пожалуй, от корки до корки,
но
научите меня отпускать и вычеркивать,
научите не трогать те красные кнопки,
на которые
«не нажимать».

Как давно перестали спасать
Старомодные «если».

Знаешь, лезть в ту петлю
Уже неинтересно,
Где играет та_самая_песня
и тащит
куда-то
вниз.

На счет /три/ все на бис.

Огибая мосты и судьбы
Рукояткой своих орудий,
Ты забудешь.

Все эти люди…
для них ценного – ни черта.
Здесь никто тебе не чета.

Под тобою уже черта.
___________________­__

Только путь постоянен. Вектор.
Он не сможет меня сберечь.
Жизнелюбие
через катетер.
Кто стерпеть это так же сможет?

Помнишь даты последних невстреч?
Я тоже.

знаешь,
я ведь ни разу
тебя не видела ни счастливым,
ни спящим.

всегда пишу здоровые монологи
и складываю
в ящик,
чтобы навязчиво
не напороться на
истину.

мне многие говорят: «да окстись уже.
неужели так сложно забыть
эти письма все?»

так и есть.

жалеют.
носят мне чай и зовут анютой,
пока в объятиях ртутных
тело
отторгнет
свои
36.6

«ты наивнее той малышни
в разноцветных платьях».

я их слышу,
но
слушать
давно уже перестала.

как бы больно не били,
мне будет
чертовски
мало.

в меня целит
на финише
тот,
кто бодрил
на старте.

и внутри лихорадка.
во мне
умирают
люди.
тяжело их носить
под сердцем
в железной скорби.

твое имя
придется вписать
в этот
длинный столбик.

а я верила,
что его
там
никогда
не
будет.

не будет уже
ни лучше,
ни хуже,
никак.

в этой жизни
самой-то «жизни»
едва ли
треть.

не хватает
уже
терпения видеть,
как

в глаза-океаны
сливают
тугую нефть.

ночью небо
отплачет всем тем,
что свербит
внутри.

акапельные песни
улиц.
сырой
асфальт.

не сулите
всем тем,
кто отчаянно вас
любил

по ночам вас
пытаться
старательно
отпускать.

руки.
простыни.
свет,
вытравляющий
нам сердца.

гул.
входящее.
спам.
в океанах
тугая нефть.

ты мне смотришь
в глаза, но
я ими пошла
в отца.

и еще сложнее
стало
пере_
_болеть.

знаю,
больно настолько,
что вряд ли
есть с чем
сравнить.

со спины
многотонный боинг
прошел
насквозь.

абонент пожелал
не помнить
и не звонить.

передайте привет
родителям,

спящим

врозь.

меня обнимает пояс пальто.
мне хватит.

люди так часто словами кидаются,
словно им платят,
а они как раз копят на дом
в Аризоне/Гонконге/Флоренции.

и некуда деться.
придется вертеться.
и слушать протяжный крик
уже после.

чувствую себя Маяковским
при Лилии Брик.

— он помучается
и напишет потом стихи
хорошие.

о, да.
а потом его убьет его настоящее,
ставшее прошлым.

тошнит от прохожих.
такие похожие.
страшно подумать, что же
быть может
под их
кожей.
такой ледяной,
изношенной сентябрем.
давай холодных всех
в единое соберем
и растопим.

и, между нами:
мы тоже копим
на домик в чужой стране.

и бросаем словами
тоже.

Пахнешь сахарно — сливочным, мне знакомым.
Руки твои и дельфиний спины изгиб.
Вчера я привычно вышел из твоего дома
И погиб.

Я тихим шагом молча вышел на лестницу.
Куда уж обычней, привычней и проще.
Не важно — убили меня, или я повесился.
Я умер. Все. Нету меня больше.

Я миновал парковку, ларек с продуктами,
Снег сыпался, словно сыр тертый.
Я бы хотел сообщить, что я уже не приду к тебе,
Но...
Я мертвый.

И, казалось бы, мир не рухнул, гудят нервы.
Но ничего не исполню, как ни проси меня.

Просто вчера в окне этажа первого
На чужом стуле видел платье твое синее.

Оно обнимало сутулую стулью спину тщательно,
По ногам его гладило — чужим и стертым.
Завтра, решил, ей уже отпевать меня.
Завтра я буду мертвый.

здесь ничего не вечно
просто глаза открой
ссадины дети лечат
слюной

нас эти априори
скоро загонят в гроб
финиш у всех историй -
***.

Ты же чувствуешь это каждой грудною мышцей.
Каждой внутренней птицей, стремящейся вскрыть ладони.
Ты как надпись на том стекле, что живет в метро и
К тебе даже если захочешь — не прислонишься.
Хоть убейся — не прислонишься.

забавно смотреть на попытки сломать мой панцирь,
попытки согреть.
/всё равно уже не согреют/.
не надо стучаться. ты нагло
зайди в мой карцер,
и я непременно
кинусь
тебе
на шею.

скомкать и выбросить.
бумажные ребра
лежат в хаотичном зигзаге.
и их не вправить уже.
ни утюгом.
ни руками.
ни временем.

так умирает доверие.

даже если не сразу.
даже если к тебе.

люди чужие.
люди одноразовые.

руки — не те.
режут ножей больнее.
хватают спазмами.

в темноте.
делаю вид, что смотрю кабельное.
пока память
шинкует
мое
четырехкамерное,
полощет
от всякой тоски.

мы с ней квиты.
и очень близки.

дождь стучит свои старые биты.
давай же.
скомкай и брось,
как всех, что когда-то
«любил» ты.

А меж тем
Этажей этих грязных квартиры
И пролеты
Загаженных клеток.
Никотиновых актов сатиры
И шаги.
На воде от таблеток.

Поцелуи на доньях бутылки
Злые танцы
Под звуки Химеры.
Чьи-то сальные судеб затылки
Ты сломался
И просишь
ЗАМЕНЫ.

Закопченные трубы вздымаясь,
Просят меньше небо чернить.
В дуэлях кровавых
Ломясь.
Шпаги просят себя не винить.

Они
Лишь орудие смерти.
В руках
Палачей и людей.
Мне то хотя бы поверьте
Реквием строки навей...

ловцу снов
нечего здесь ловить:

мы почти не спим
и не верим в любовь,
про которую нам поет Сплин
так истошно.

и все просят
инъецировать им весну
подкожно,
весну, которую они отрицают.
(ведь ее не бывает,
пока ты веришь в сказочных принцев)

черт его знает.

если я стану Каем,
обещайте мне выстрел.

Беловинные утилиты.
Блеск на джинсах глянцевых блях.
Я танцую в бешеном ритме
На граблях.