Когда-то я боялся цены правды, теперь же я спрашиваю лишь: какова цена лжи?
Быть учёным — значит, быть наивным. Мы так упёрлись в поиски правды, что не думаем как мало людей хочет, чтобы мы ее нашли. Но она всегда там, видим мы её или нет. Выбираем или нет. Правде плевать на наши нужды и желания. Ей плевать на наши правительства, идеологии, религии. Она будет ждать. Всё время.
— Зачем волноваться о том, чего никогда не будет?
— Зачем волноваться о том, чего никогда не будет? Просто прекрасно... Это на деньгах надо печатать.
Реактор РБМК работает на уране-235. Каждый атом урана-235, как пуля, движется практически со скоростью света, проникая сквозь все на своем пути: дерево, метал, бетон, плоть. В грамме урана-235 содержится свыше миллиарда триллионов таких пуль. Всего лишь в одном грамме. В Чернобыле его свыше трех миллионов грамм и он сейчас горит! Ветер разнесет радиоактивные частички по всему континенту, с дождем они прольются на нас. Это три миллиона миллиардов триллионов пуль в воздухе, которым мы дышим, в воде, которую мы пьем, в продуктах, которые мы едим. Большинство таких «пуль» будут летать еще сто лет, а некоторые и пятьдесят тысяч лет.
— Ты когда-нибудь общался с шахтерами?
— Нет.
— Мой тебе совет: скажи правду. Они работают в темноте, поэтому видят все.
— Вы произвели блестящее впечатление на конференции. У вас к этому талант, Легасов.
— К чему? К вранью?
— К государственному управлению, Легасов.
Вы сделаете это, потому что так надо. Именно вы, потому что никто другой не сможет. Если нет — миллионы умрут. Может ли быть более веской причина? Вот чем всегда отличались наши люди — тысячи лет самопожертвования в наших венах. И каждое поколение ждет свое испытание. Я плююсь на людей, которые это допустили и проклинаю цену, которую нужно заплатить.
— Что будет с нашими ребятами?
— С какими? С водолазами?
— С водолазами, пожарными, теми, что были в аппаратном зале. Как именно на них повлияет радиация?
— Некоторые из них были так сильно облучены, что радиация разрушит их клеточную структуру. Кожа покроется волдырями, покраснеет, а затем почернеет. Далее начнется скрытый период. Симптомы исчезнут, будет казаться, что пациент идет на поправку, что он уже здоров, но это не так. Обычно это длится один-два дня.
— Продолжайте.
— Тогда становится очевидным, что клетки повреждены, умирает спинной мозг, отмирает иммунная система, органы и мягкие ткани начинают разлагаться. Артерии и вены лопаются, становятся как сито, поэтому невозможно даже ввести морфий, а боль... невообразимая. А тогда через три дня или три недели смерть. Вот, что случится с теми ребятами.
— А как насчет нас?
— Ну, мы... нас облучает постоянно, но не так сильно, поэтому радиация не убьет клетки, но ее достаточно, чтобы повредить ДНК. Так что, со временем — рак. Или апластическая анемия. В любом случае — мы умрем.
— Тогда, в некотором роде, мы еще легко отделались.
— Акимов нажимает АЗ-5. Извлечённые стержни управления возвращаются в реактор. Стержни — из борной стали, что сокращает реактивность. Но наконечники... Наконечники сделаны из графита, а он ее ускоряет.
— Почему?
— Почему? По той же причине, почему вокруг наших реакторов нет колпаков как на западе. Почему мы не используем нормальное обогащение топливо. По той причине, почему мы — единственная нация, которая строит водографитовые реакторы с позитивным пустотным коэффициентом. Так дешевле.
— Там не три рентгена, а пятнадцать тысяч.
— Что означает эта цифра?
— Это значит, что реактор открыт. А огонь, который мы видели собственными глазами, излучает радиацию в два раза больше бомбы в Хиросиме. Это за час. И так час за часом. Двадцать часов после взрыва — на данный момент сорок бомб. Завтра будет еще сорок восемь. И это не прекратится ни через неделю, ни через час. Он будет полыхать и распространять свой яд, пока весь континент не вымрет.
— Профессор Легасов, вы там лишь по одной причине, понимаете? Остановить это все. Я не хочу слышать вопросов, я хочу знать, когда все закончится.
— Если хотите знать, когда Чернобыль станет безопасным, то период полураспада плутония-239 двадцать четыре тысячи лет. Мы до этого не доживем.
— Здесь опасно, в воздухе радиация, не понимаете?
— Знаешь, сколько мне лет?
— Не знаю. Наверное, много.
— Восемьдесят два. Я всю жизнь прожила здесь. Именно здесь, в этом доме, в этой деревне. Мне плевать на опасность.
— У меня приказ. Давайте без глупостей.
— Глупости? Ты не первый солдат, пришедший сюда с оружием. Когда мне было двенадцать, началась революция. Сначала царские солдаты, потом большевики. Парни, как ты, приходили один за другим, говорили, чтобы мы уходили отсюда. Нет. Потом был Сталин и с ним голод, Голодомор, родители умерли, двое моих сестер. Тем, кто выжил приказали убираться. Нет. А тогда Отечественная война. Немецкие солдаты, русские солдаты — больше солдат — сильнее голод, больше смерти. Мои братья не вернулись с войны. А я жила здесь и по сей день живу. Так после всего, что я видела, я должна бежать от того, что я даже не могу увидеть? Нет.
- 1
- 2