Ах, неужели, неужели, неужели не хочется вам,
Налетая на скалы и мели,
Тем не менее плыть по волнам?
Не могу обещать вам купе в дипломатическом вагоне, но два жестких плацкарта будут!
— Ну что, дядя, невесты в вашем городе есть?
— Кому и кобыла невеста.
— Больше вопросов не имею.
— Но ведь хочется, как скорее!
— Скоро только кошки родятся!
Действовать смело. Побольше цинизма — людям это нравится, но без уголовщины — кодекс мы должны чтить!
Это май-баловник, это май-чародей веет свежим своим опахалом!
И перед кем же мне извиняться?
Мне уступают — я не смею отказаться.
– Морду бы ему набить...
– Морду ему мы пощупать всегда успеем.
Странствуя по свету словно птица,
Преодолевая жизни путь,
Изредка, однажды, иногда, как говорится,
Я б хотел забыться и заснуть.
<...>
Но в этот час, когда рукой
Своею я ласкаю Вас,
Когда любовь сама собой
Идет, не спрашивая нас,
С безумной силою я тихо повторяю:
«Поймите, милая, поверьте, милая,
Вы мой кумир, я не покину Вас».
— Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на всё на это.
— Как плюнуть?!
— Как же вам плюнуть-то? Слюной, как плевали до эпохи исторического материализма.
А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! Это конгениально! Ваш дворник — большой пошляк. Разве можно так напиваться на рубль?
— Не пугайтесь, это не в коридоре, а за стеной. Фанера, как известно из физики, лучший проводник звука… Где-то там должен быть несгораемый шкаф.
— А-а-а-ой!
— Что это?
— Кажется, несгораемый шкаф...
— Больно?
— Очень!
— Ничего, это физические мучения. Зато сколько здесь было моральных мучений — страшно вспомнить. Где-то здесь стоял скелет — собственность студента Иванопуло. Он купил его на Сухаревке, а в комнате держать боялся. Посетитель вначале ударялся об кассу, а потом на него падал скелет. Беременные женщины были очень недовольны…
Орлиный взор, напор, изящный поворот,
И прямо в руки — запретный плод.
Я не слышу конструктивных предложений!