Это теперь дело принципа. Меня когда куда-нибудь не пускают, мне ещё интересней становится.
В этом мире, Антошин, одиночки не выживают.
— Я по поводу твоего дела о тяжких телесных повреждениях...
— А что такое-то, Ирина Сергеевна? Я что-то не так сделал?
— Да нет, ничего. Я просто хочу знать, что там и как.
— Да, конечно. Значит, 18 ноября сего года во дворе жилого дома многоэтажного. То есть, нет. Многоквартирного... и многоэтажного.
— Слушай, Лёш, давай своими словами! Шершавый язык протокола тебе не идёт!
— Я уже ничему не удивляюсь.
— Ну наконец-то. Ты взрослеешь, мальчик.
Не помнить бы событий дня,
Всё, что я вижу поневоле, -
Причина горести и боли
И словно пытка для меня.
— Мне кажется, любые новые проявления — к лучшему.
— Сифилитики с тобой не согласятся...
— Ну одно занятие. Ну не понравится — уйдешь!
— Да пошли в жопу эти алкоголики! Мне уже не нравится! Всё, открой, и я уйду!
Любая снисходительность или нерешительность — это слабость. Во всяком случае, именно так её расценивают окружающие.
— Денис, ты где был сегодня?
— Да жене плохо стало. Надо было срочно домой съездить.
— Если тебе помощь нужна, ты скажи. Я всё сделаю.
— Нет, Стас, спасибо. Сам справлюсь.
— Зачем ты мне врёшь? Как ты думаешь, смогу я тебя пристрелить прямо здесь и сейчас? Конечно смогу. А знаешь, почему? Потому что найдется с десяток свидетелей, которые покажут, что ты выстрелил в меня первым.