Волки позорные!... Не хочу!... Не хочу!... Волки... Волки... <...> А на чёрной скамье, на скамье подсудимых, его доченька Нинка и какой-то жиган. Это было во вто-орник...
Здесь сильно штормит. Боимся, как бы не потонуть. Приятель наш по болезни уволился. Шлю тебе с ним, Анюта, живой привет. Будь с ним ласкова. За добрые слова одень, обуй, накорми.
Он бы, гад, раньше мозговал, как легавым в руки не даваться!
— Вот, Шарапов, довелось тебе поручкаться со знаменитой Манькой-облигацией. Дамой, приятной во всех отношениях, только работать не хочет. А напротив, ведёт антиобщественный образ жизни.
— А ты меня за руку ловил, волчина позорный, чтобы про мои дела на людях рассуждать? Я ж тебе...
— Не ругайся, Маня! Ты мне молодого человека испортишь.
Странный вы народ, блатные, как собаки-жучки. Ни имени, ни роду, одни кликухи поганые.
— Я был с тобой откровенен, хочу, чтоб и ты со мной пооткровенничал про дружка твоего, Фокса!
— Плевал я на твою откровенность!
— Невоспитанный ты человек, Ручников. Выражайся при даме поприличнее, а то я тебя огорчу до невозможности!
— Мне какой резон с тобой откровенничать?
— Резон прямой! Чистосердечная помощь следствию смягчает ответственность. Статья 38 Уголовного кодекса.
— Ничего я тебе не скажу! Не купишь меня на эту «туфту». Я лучше помолчу — здоровее буду.
— Это что же, за чей-то барахловый браслет мне подрасстрельную статью?
— А что же тебе за него? Талоны на усиленное питание? Угробили вы женщину, пыхтеть за это придётся всерьёз.
— Это и я так могу!
— А чего ж сыграть-то?
— «Мурку»!
Значится, я так понимаю, гражданин, что правды мы писать не захотели.
