— Я тебе говорил, не умничай!
— Я не могу открываться и закрываться, как кран!
— Что за дело?
— Настолько серьёзное, что разумнее держаться от него подальше.
— Запугиваешь?
— Боже, нет. Пытаюсь втянуть.
— Что я могу для вас сделать? В смысле, чем я могу еще помочь?
— Было бы чудесно послушать тишину.
(— Что-нибудь еще? Содействие, может?
— Тишина не помешает, пожалуй.)
— Хотите чай?
— Благодарю.
— Чайник вон там.
— Знаешь, когда Бах был при смерти, он услышал, как его сын исполняет на пианино одно из его произведений. Мальчик остановился, не доиграв до конца.
— Умирающий соскочил с кровати, подбежал к пианино и закончил игру.
— Не смог примириться с незавершенностью мелодии.
Если ты устранишь все невозможное, то независимо от того, что останется, это будет правдой.
— Врежь мне по лицу.
— Врезать тебе?
— Меня что, плохо слышно?
— Я всегда слышу «врежь мне», когда ты говоришь, но обычно это подтекст, не более...
— Но чужой человек не может вот так просто войти в школу.
— Кто угодно может попасть куда угодно, если выберет правильный момент.
— Превосходно, Андерсен.
— Правда?
— Да, превосходное изображение идиота.
Потому что ты идиот. Нет-нет, не нужно так смотреть, почти все кругом идиоты.
(Вы — идиот. Не только вы практически все — идиоты.)
— Когда мы договаривались?
— Вчера.
— Вчера меня не было дома, я был в Дублине!
— Не моя вина, что ты не слушал.
Люди не любят рассказывать, они любят возражать.
Букингемский дворец. Я борюсь с побуждением украсть пепельницу.