— Хвостов Семён Александрович.... Ну, мы все боролись за товарища Хвостова, пытались его защитить, отстоять. Мы сделали всё... Всё возможное.
— Но есть предел и нашим возможностям, товарищи!
Чтобы стать той, кто я есть, мне пришлось сжечь старую себя — слабую и беспомощную. А что сделал ты?
Чувство, что надо было сделать ещё больше, отражает, как мне кажется, скрытое желание контролировать неконтролируемое. В конце концов, если человек чувствует вину за то, что не сделал что-то, что должен был сделать, то из этого следует, что нечто можно было сделать — удобная мысль, отвлекающая нас от нашей жалкой беспомощности перед лицом смерти. Облачённые в искусно выстроенную иллюзию безграничных возможностей, мы все, по крайней мере до наступления кризиса середины жизни, придерживаемся веры в то, что наше существование — бесконечно восходящая спираль достижений, зависящих только от нашей воли.
Я снова почувствовал себя первоклассником, который ничего не знает и с ужасом смотрит на коварных старшеклассников.
Чтобы избежать признания собственной беспомощности, собственной унизительной слабости, люди пытаются найти какую-нибудь причину случившегося. Они начинают думать что-нибудь вроде: «О, этот человек, должно быть, какой-то особенный, раз ему удалось разбить меня в пух и прах». Или: «Любой был бы беспомощен в такой ситуации». Все это немного утешает. Чем больше у человека уверенности в себе и самоуважения, тем больше его потребность твердить себе такие вещи. И как только он начинает это делать, расстановка сил определяется раз и навсегда. После этого все, что тебе остается, – это сказать им два-три слова, нацеленных прямо в их гордость, и это окончательно раздавит их, а потом они будут делать все, что ты им прикажешь.
Я думал, что могу спасти ее, но так ошибается каждый, кто сражается с неизбежностью. В действительности мне оставалось лишь смотреть на мертвое тело девушки — еще слишком молодой — и ждать, когда зазвучит симфония смерти. Это самое долгое произведение из тех, что мне известны, и самое болезненное из всех когда-либо написанных.
Мужчины такие беспомощные, когда от них ничего не зависит.
— Папа... Ты правда хочешь начать всё с начала с мамой?
— Конечно. Если ты сначала с ней поговоришь, она наверное...
— Нет. Ты сам должен сделать первый шаг. Это ты ушёл от нас, тебе и придётся приложить усилия, чтобы вернуться.
— Я не хочу этого делать. Я... Мне просто страшно. Да и через мужскую гордость я так просто не могу переступить.
— Вот как. А ведь я тоже хотела начать всё заного. Собиралась с мыслями перед встречей с тобой. И тебе тоже следовало быть храбрым!
— Хибики... Я не могу... сделать всё сам...
— Если однажды семья развалилась, ей уже не стать какой прежде. Ты не мой отец.
Никакая строгость не имела права подействовать, если тот, кто это проговаривал, абсолютно беспомощен.
Тебе никогда не контролировать мир, если ты позабыл ощущение незначительности.
Если ты писаешься от ужаса идеи одной – испытать беспомощность.
Испытать жуткую хрупкость мира,
когда всё, что ты,
всё, что любил,
всё, что выдумал –
прах.
Когда всё, что ты, рассыпается от дуновения как
останки людей в Помпеях.
Слышишь, Герберт?
Отчаяние – великолепно.
Как хрупкость.
И не воюют
с ними.
Не отрицают.
— Ты отправила того хмыря в маске [Хакумен] убить Ноэль?!
— Не заставляй повторять трижды. Да, расклад паршивый, но её уже не вернуть.
— Коконоэ, какая же ты стерва!..
— Ноэль превратилась в машину. Теперь она — совершенно другое существо.
— Пусть так, но ведь должен же быть какой-нибудь способ помочь ей! Рэйчел!
— Прости, но ничего не поделаешь.
— Вечно вы с высока смотрите на всех с презрением. Но когда нужно спасти одну глупую девчонку — вы совершенно бесполезны!
— Ну ты и слабак, Рагни.
— Я ещё жив. Куда сбегаешь, ссыкло? Ползи сюда — я ещё не наигрался с тобой.
— Не зарывайся. Как смеешь ты поднимать на меня голос, помойная крыса?!
— Я не позволю тебе вертеть Ноэль как вздумается!
— Сказал же: это не Ноэль, а Кусанаги. Она не более, чем просто кукла. Она не рождалась, её создали. Она — не настоящая.
— Плевать. Я буду защищать её!
— Да? И как же? Посмотри на себя — беззубый щенок, что только и горазд тяфкать. Давай, погавкай ещё для меня. Ты же не сумел защитить ни эту малолетку, но кровососущего заморыша...
— Что ты сделал с Рэйчел?
— Отправил гнить заживо во тьму.
— Гнида! На куски порву!!!
Аарон плакал и громко звал папу и маму. В ответ доносился лишь шёпот леса: «Иди сам. Дальше».
— Почему вы не возвращаетесь вместе с ним? – раздраженно поинтересовался Клерфэ.
— Хотите избавиться от меня?
Клерфэ взглянул на нее. Лилиан казалась беспомощной, но он знал, что именно беспомощность в женщинах самая грозная, потому что ни одна женщина не беспомощна.
Сегодня я проснулась, а на груди у меня лениво разлеглись беспомощность, равнодушие, скука и страх.